палец левой руки, крови не было. Пришлось колоть еще, намного сильнее. На этот раз красная и горячая она потекла капля за каплей. И вот уже в чаше набралось маленькое озерцо, в котором почти утонул зеленый камень. Слизнув остатки, она заняла прежнее место и стала всматриваться в пламя свечи.
Понемногу, все окружающее исчезло. Девушка не видела, как ожил алтарь, повеял легкий ветерок, принеся ночные ароматы. Послышалась трель далекого соловья. Статуя Перуна по-прежнему осталась недвижной. Зато дракончик, сразу почуяв человеческую кровь, высунул раздвоенный язык и завертел головой. Слетел со щита, дразня, щелкнул зубами у носа, сердито глянувшей на него, саламандры, уселся на край чаши. Напившись вдоволь девичьей крови, пролетел над пламенем, вернулся на прежнее место, на подсвечнике. Огонь, словно черпая из него силы, стал многократно разрастаться, искриться и слепить.
Перекинулся в чашу. В бурлящей стихии родилась гигантская саламандра.
'Тетушка Нико!' - мысленно воскликнула Софья.
- Я рада, девочка, что ты услышала мой зов. Твое появление во внешнем мире не осталось незамеченным. Ты невольно сделала выбор и теперь вплетена в волосы Ариадны.
- Какой выбор, тетушка?
- Ты пыталась перечить воле Создателя. Оборвать не принадлежащую тебе нить.
- Какую нить?
- Жизнь Светлого Странника.
- Но я не знала…
- Это не имеет значения. Ты инициирована по праву крови огнем, но не полностью. Это нужно срочно исправить - иначе тебе не выжить.
Ступай за мной. Все еще в человеческом обличье Софья ступила в огонь и очутилась в гигантской чаше. Языки пламени протуберанцами уносились в бесконечную темноту.
- О Великий и Вечный! К тебе явилась одна из нас. Прими ее в свое лоно! Посели в ее сердце неугасимую искру, инициируй сущность огнем, даруй изменчивость форм, согрей и защити несмышленое дитя!
Казалось, что в эти мгновенья Нико сама является божеством, суть которого - Пламя.
- Мы приносим тебе в дар чистую, непорочную душу, не знавшую огня страсти и любви, прими ее и откликнись на мой зов! Готова ли ты стать частью единого? - Нико пронзила душу девушки горящим взглядом.
- Да, тетушка! - в трансе ответила Софья.
- Скажи это Великому и Вечному!
- Да, Великий и Вечный, я готова принять в себя Вечный Огонь.
Над их головами протуберанцы стали переплетаться. Продолжая круговое движение, слились в единый шар, в пульсирующую, словно сердце, шаровую молнию. Из нее, прямо в грудь девушки ударил сноп огня.
От нестерпимой боли она закричала. Сгорало человеческое естество, плавились мысли и сознание. Рождалась иная суть.
И вот, в чаше, в Великом и Вечном Огне уже танцевали две саламандры. Бессмертные жрицы Огня - жестокого и милосердного, согревающего и сжигающего, дарящего жизнь и несущего смерть…
Когда Софья пришла в себя, то увидела, что на этот раз в часовне ничего особенного не произошло: ни сгоревшей одежды, ни расплавившегося золота - лишь огарок свечи в подсвечнике, который опять облюбовал дракончик и еще теплая чаша, на дне которой лежал медальон с зеленым камнем. Ни следов крови, ни присутствия огня.
Собрав магические атрибуты, двинулись к выходу.
За дверью, по-прежнему, был ясный день. Жара, казалось, нетерпеливо поджидала девушку и сразу приняла ее в липкие и душные объятия. Янина дремала на скамейке в тени вели.
- Пошли! - велела ей Софья. - Нам пора.
Но уже в следующий миг поняла, что девушка мертва.
- Так вот чью душу я принесла в жертву!
Пожав плечами, пошла к выходу, где ее поджидала карета.
'Ну вот, все придется нести самой', - подумала она с досадой.
Сочувствие, раскаянье, жалость - саламандре неведомы! Ну, а любовь?..
В отличие от герцогских столиц, к Лоту в древние времена
Имперский тракт не проложили. Но и эта дорога была не так уж плоха.
Пусть не очень широкая, не отшлифованная за многие века тысячами ног, колес и копыт, зато без больших выбоин и рытвин. К тому же достаточно жива многолюдная.
'Неужели по ночам здесь хозяйничают ворки?' - с удивлением думал
Ризек, поглядывая по сторонам.
Филипп понемногу стал привыкать к новому прозвищу, неожиданно привязавшемуся к нему в ватаге Ворона. 'Ночной черноглазый коршун' - ничего унизительного в нем не было. Наоборот, даже нравилось. Правда спесь и графскую гордость на время пришлось зажать в кулак. Но зато он жив и, возможно, нашел союзников. Больше того - умного и проницательного советчика в лице их главаря. Но все может рухнуть в единый миг, если не найдет он отцовского золота.
Филипп незаметно глянул на спутников. Худой, жилистый, немногословный и вечно хмурый Ворон и низкорослый крепыш, густо сыплющий налево и направо бранными словами Гном - скакали рядом.
Лошади у них, впрочем, как и у него были отменные. Чего не скажешь о сбруе, оружии и одежде. Потертая, видавшая виды, побывавшая во многих передрягах, грубо выделанная кожа, кольчуги, сапоги, недорогие мечи и арбалеты. Далеко не первой свежести, посеревшие от дорожной пыли, рубахи, заросшие недельной щетиной лица, перегар от выпитого за вчерашним ужином вина разивший на добрую литу.
У Ризека же 'буйно цвел' под левым глазом синяк. Напоминание о том дне, когда он столь удачно вырвался из злосчастной кареты, увозившей в Тор. Столь неожиданное 'украшение' придавало Филиппу вид отчаянного головореза. Пожалуй, сейчас, в нем маркграфа Лотширии не признала бы и мать родная. Задержись, конечно, старушка на этом свете.
Впереди показались ободранные и полуразрушенные стены Лота.
Виднелся и огромный провал, оставленный глыбой, сброшенной еще при осаде города Фергюстом. Герцог не разрешил восстанавливать каменную кладку, и убрать валун тоже. Пусть напоминает строптивцам о его гневе. Лишь дозволил прикрыть дыру невысоким деревянным заборчиком.
Отчего крепостная стена стала еще уродливей.
'Ничего! Придет час - все отстрою. И стену, и дворец! - с трудом сдерживая подкатившую ярость, думал Ризек. - Еще доберусь я и до этого Фергюста и до его доченьки Софьи тоже. Помогут боги, и Тор сожгу'.
- И куда это вы, бездельники, собрались? - остановил их старший стражи у открытых ворот.
- Да вот, прослышали, что его светлость барон де Фовер набирает наемников. Взамен погибших. Правда, ли? Ежели нет, то перекусим и двинемся дальше, - не то спросил, не то ответил Ворон.
- Так-то оно так! Да вот только забулдыг и гномов не больно-то жалует! - хохотнул стражник. - Матушка твоя, - нагло глядя Гному в глаза, - продолжил он, - наверное непереборчива была. Покладистая видать, всем давала…
Глаза крепыша недобро сверкнули, а лицо враз побагровело. Но, поймав на себе тяжелый взгляд вожака, он сразу расслабился.
- Кому-кому, но не тебе молоть языком, вислоухий, - довольно добродушно огрызнулся он, - батюшка твой, никак подслеповат был!
Стражник вновь хохотнул и, махнув рукой, добродушно фыркнул:
- Ну-ну! Проваливайте, да побыстрей. Пока я добрый. Тоже мне, наемники. Да за вами с последнего полнолуния палач плачет,.. небось весь извелся.
