Ей плохо удавалось привыкнуть к этой парализованной жизни. Ее жизнь обычно состояла из стремительных порывов, между которыми проходили долгие периоды неподвижности.
Ей хотелось бы посмеяться над Сюзанной.
Она не могла в этой спальне, переполненной сплошным изнеможением. Тревога и безумие, бред и абсурдность царили в этом печальном доме.
Юлия ощущала медленный распад.
Едва початая бутылка коньяка была, с другой стороны, угрозой.
Выход в комический ад. Все-таки!..
Коньяк в бутылке был цвета золота, единственный отблеск жизни в этой спальне с закрытыми занавесками. Темно-красные шторы наполовину выцвели. Над кроватью тоже висели гардины из красного репса.
Юлия размышляла:
«Раз я не буду есть, я буду пить. Если я буду пить…
Не оставаться же мне без еды и питья.
Через минуту схожу за прислугой».
Фразочка «Если я буду пить…» оставляла дверь открытой.
Она увидела в зеркале струящуюся по плечам длинную черную шевелюру. Парадоксальная живучесть жизни. Она вообразила себя голой: пьяной и голой!
Она забавляла себя тем, что пугала себя, глядя на бутылку коньяка.
Она видела в бутылке отражение окна — маленький прямоугольник света. А под ним этикетка коньяка «Мартель»…
Ее горло сжималось от тревоги.
Она потрогала горлышко бутылки — оно было прохладным.
Потерянное лицо Анри: дышит через рот, губы сухие…
Она сама дышала с трудом, вся горела.
Она нашла в своей сумочке тюбик с кремом; помазала им губы Анри.
Она попыталась поцеловать эти губы.
Она сама дышала с трудом, вся горела.
Она положила голову рядом с головой больного.
Анри будет доволен, что она пьет — и грезит.
Ей казалось, что напиться было единственным способом ждать. Под стать Анри. Под стать ей самой.
Напившись, она сможет заставить его возвратиться к жизни. Анри выйдет из бреда. Они обменяются безумными фразами, и тени улетучатся! Она снова увидела в зеркале просветленное лицо, длинные ручьи волос. Почему же ты настолько подавленна?
Она вообразила наслаждение или, скорее, торжество Сюзанны: это будет что-то обнадеживающе- уродливое. Во всяком случае, оправданное.
Она налила на донышко стакана немного спиртного; выпила и вышла из комнаты.
В кухне она осведомилась у прислуги о Сюзанне. Сидя за вязанием, старуха ответила:
— Она не может больше ничего сказать. Начинаешь с ней говорить: это то же самое, что разговаривать со стеной, и все тут.
— Она ела?
— Нет! Ничего не ела.
— Надо предупредить семью.
— Я и не знаю…
— У вас нет адреса?
— Есть господин Акк, ее папа, и ее брат, господин Адриан…
— У вас есть их адрес?
— Они проживают в Париже в Латинском квартале.
— Но вы не знаете их адреса?
— Нет. Господин Адриан скорее всего мобилизован.
— Нет ли у вас чего-нибудь съестного?
— Вы хотите есть?
— Если возможно.
Старуха поднялась и долго смотрела в буфет.
— Есть яйцо… Немного грюйера…
— Это все?
— Да.
Юлия попросила ее сходить купить что-нибудь.
— В это время все закрыто, — сказала старуха.
— Сварите яйцо и принесите мне его в комнату. И сыр тоже.
— Хлеб кончился, — сказала старуха.
— Тем хуже. Я пойду туда.
Анри спал.
Юлия на цыпочках прошла через спальню.
Она наполнила свой стакан алкоголем. Опустошила его залпом и налила снова.
Ей было наплевать на все, кроме Анри. Пусть Сюзанна застанет ее пьяной. Она будет ухаживать за Анри, даже напившись вусмерть.
Пить залпом было сладостно, словно освобождаешься от земли. Или от платья. Сладостная и тяжелая тревога.
Глава пятая
В четыре часа старуха принесла масла, колбасу, сардин, вина. Бутылка из-под коньяка была пуста.
Все свое безысходное опьянение Юлия выплеснула на еду.
Время становилось бесконечным. Юлии хотелось, чтобы вошла Сюзанна и застала ее пьяной.
Старуха сказала ей, что та заперлась на замок в своей спальне.
Юлия закончила бутылку вина.
Анри в конце концов пробудился.
Он посмотрел на Юлию долгим взглядом и спросил:
— Ты выпила?
Она стояла рядом с кроватью, и у нее был больной вид.
— Как ты определил? — сказала она.
Он спросил еще:
— Где мы? Откуда ты?
Юлия села рядом с ним, взяла его за руку и прикоснулась к ней лбом.
