соответствующим истолкованием отношения соответствия. Так, большие надежды в осуществлении этой задачи, как мы видели на примере Патнэма, возлагались на теорию референции, которая была призвана показать, как «параметризация» языка согласуется с «параметризацией» мира. Сложности, возникшие на этом пути, стали причиной серьезных разочарований в научном реализме у некоторых его прежних сторонников.
Нужно отметить, что проблема истины имеет особое, можно сказать «судьбоносное», значение для рассматриваемого направления. Именно эта проблема стала главной мишенью для критики со стороны его противников. Именно трактовка истины как соответствия реальности послужила поводом для обвинений научного реализма в «догматичности» и «метафизичности». И именно стремление сформулировать более приемлемое толкование истины заставило некоторых его приверженцев изменить своей прежней вере и предложить либо иное понимание реализма, либо вообще отказаться от реализма. Учитывая ключевую роль проблемы истины в «судьбе» научного реализма, имеет смысл кратко изложить основные аргументы против предложенного им истолкования истины. Условно эти аргументы можно разделить на две группы. К первой группе относятся доводы против корреспондентной теории истины как таковой, а аргументы второй группы указывают на трудности, связанные с применением понятия истины к теоретическим научным утверждениям.
Критики корреспондентной теории истины главный ее недостаток видят в концептуальной непроясненности отношения соответствия и понятия факта, которому должна соответствовать наша мысль. Во-первых, совсем не тривиальным является вопрос о том, что же представляет собой факт или реальное положение дел, о котором говорится в корреспондентной теории. На первый взгляд, кажется очевидным, что факты принадлежат миру, но если это так, то имеет смысл спросить, где в мире мы могли бы их обнаружить. Далеко не все факты допускают пространственную локализацию, с ними нельзя вступать в причинное взаимодействие. Может быть, тогда факты — это истинные суждения? Как писал по этому поводу П. Стросон, «факты есть то, что утверждения (когда они истинны) утверждают. Они не являются тем, о чем утверждения говорят» [Strawson, 1964, p. 44]. Но такое истолкование также не согласуется с нашими представлениями о фактах: например, суждения можно приписывать людям, а факты — нет. Этот «неуловимый» статус фактов подтолкнул некоторых философов к скептическим выводам. Так, по мнению Дэвидсона, «нет ничего интересного или ценного, чему истинные предложения могли бы соответствовать» [Davidson, 1990, p. 303]. Другие философы делают иной вывод: «…факты не являются независимыми от мышления и не могут быть таковыми, ибо они… несут концептуальную нагрузку. Мы можем признать фактуальными только те аспекты нашего опыта, которые мы узнаем и интерпретируем посредством наших понятий» [O’Connor, 1975, p. 67]. Этот аспект корреспондентной теории истины находит отражение и в семантической теории истины Тарского. Как известно, в этой теории предложение, истинность которого устанавливается, формулируется в объектном языке, а его условия истинности формулируются в метаязыке. Поскольку может возникнуть вопрос и об истинности предложений метаязыка, то для ответа на этот вопрос строится еще один метаязык, для которого первый метаязык выступает в качестве объектного и т. д. Каждый новый метаязык в принципе означает принятие новой концептуализации. Отсюда следует, что каждый раз устанавливается соответствие не между языком и не затронутой никакой концептуализацией и независимой от сознания реальностью, а между двумя языками. Из сказанного нетрудно сделать вывод, что у человека нет доступа к реальности, как она есть сама по себе, а потому любые ссылки на нее при рассуждении об истине выглядят как простая «метафизическая» уловка.
К этому же выводу ведут и попытки придать более точный смысл отношению соответствия. Истолкование соответствия как определенного изоморфизма между структурой высказываний и структурой фактов, предложенное Расселом и ранним Витгенштейном в их концепциях логического атомизма, со всей очевидностью продемонстрировало, что соответствие устанавливается между онтологически «однородными» сущностями: Рассел трактует факты как истинные суждения, а у Витгенштейна предложение является лингвистическим фактом, имеющим с изображаемым им — другим — фактом общую логическую форму. Если же соответствие понимается как чисто конвенциональное отношение, как это имеет место в варианте корреспондентной теории истины Дж. Остина, то оно характеризуется через принадлежность предложения, описывающего некоторое конкретное положение дел, к типу предложений, которые используются для описания вида ситуаций, включающего данное конкретное положение дел. Сам факт, что эти и аналогичные им попытки эксплицировать понятие соответствия в терминах других известных нам отношений были признаны неудачными, только усиливает впечатление о его таинственности и непостижимости.
Особую остроту эта проблема приобретает в случае теоретических положений науки, эмпирическая проверка которых носит довольно сложный и опосредованный характер. Во-первых, в этом случае сопоставлять с «реальностью» можно только определенные следствия из теорий, а во-вторых, эта «реальность» представляет собой совокупность научных фактов, результатов экспериментов, измерений и наблюдений и т. п., которые, как стало принято говорить, являются «теоретически нагруженными». Тезис о теоретической нагруженности эмпирических фактов занимает важное место во второй группе аргументов, выдвинутых против реалистического истолкования истины. Его считают важным свидетельством зависимости процедуры эмпирической проверки теорий от самих теорий. Действительно, если в интерпретацию эмпирических фактов, выступающих для теории в качестве проверочных, включается сама проверочная теория, то возникает порочный круг, который «создает очевидные препятствия для реконструкции экспериментальной проверки теории как эффективно действующего и независимого критерия оценки и сравнения теорий» [Мамчур, 2004, с. 64]. Этот тезис, который в 1960-е годы главным образом использовался для обоснования отсутствия в науке некоего общего базиса в виде теоретически нейтрального языка наблюдения, в дальнейшем стал расцениваться как важный довод, опровергающий возможность установления истинности теорий в ходе их эмпирической проверки, поскольку такое «соответствие» теории фактам не говорит в пользу их истинности.
Еще один серьезный аргумент, выдвигаемый против научных реалистов, опирается на тезис о недоопределенности теорий эмпирическими данными. Этот тезис был сформулирован У.В.О. Куайном при решении проблемы выбора теории, однако к аналогичной идее обращались многие критики реализма в науке и до Куайна, например П. Дюгем, А. Пуанкаре, Г. Рейхенбах и др., поэтому этот аргумент приобрел уже статус классического. Согласно этому аргументу, если две теории имеют в качестве своих следствий одни и те же подтверждаемые эмпирические данные, будучи «эмпирически эквивалентными», то они не имеют различий и в эпистемическом отношении, получая одинаково хорошую поддержку со стороны этих данных. Следовательно, у нас нет серьезных оснований признавать истинной какую-либо одну из этих теорий. Американский философ науки Л. Лаудан назвал поэтому этот вывод «эгалитарным тезисом» [Laudan, 1996, p. 33]. Поскольку у любой теории, опирающейся на данные наблюдения, могут быть несовместимые с ней, но эмпирически эквивалентные ей соперницы, отсюда следует, что ни одна теория не может с полным правом считаться истинной. Тезис о недоопределенности теорий данными находит некоторое подтверждение в истории науки. Так, нередко эмпирически эквивалентными бывают сменяющие друг друга теории, выражающие прямо противоположные взгляды на одну и ту же совокупность эмпирических фактов. В некоторых случаях, как, например, в случае волновой квантовой механики Шрёдингера и матричной квантовой механики Гейзенберга, такими теориями оказываются интерпретации, построенные с использованием различных математических формализмов. Но главным доводом в пользу этого тезиса для критиков научного реализма служит то обстоятельство, что для любой теории в принципе возможно построить эмпирически эквивалентную ей соперницу. Поскольку из любой теории наблюдаемые следствия выводятся с помощью вспомогательных допущений, то всегда можно подобрать такие вспомогательные допущения, которые бы позволили приспособить теорию к любым «неподатливым» данным (это обосновывается известным тезисом Дюгема — Куайна). Отсюда следует, что для любой совокупности данных и для любых двух конкурирующих теорий T и T' имеются подходящие вспомогательные допущения такие, что в соединении с ними T' будет эмпирически эквивалентна T, которая использует свои вспомогательные средства. Это означает, что никакие эмпирические данные не позволят нам провести эпистемического различия между любыми двумя конкурирующими теориями.
Из современных противников научного реализма этот аргумент наиболее активно использует американский философ науки Бас ван Фраассен, разрабатывающий концепцию «конструктивного эмпиризма». С его точки зрения, целью науки являются не истинные теории (так как эта цель, в силу факта
