коробку из-под печенья, на крышке — дома с красными крышами.
— Так вот что ты в портфеле носишь!
Опять дернулся, но поздно, достал уже. В жестянке — кружочки из плотного картона с компьютерными чудищами на одной стороне и какими-то знаками и цифрами на другой.
— Ну, и как в это играют?
— Мехалким. Тебе пять, мне пять.
— И что дальше?
— Есть фосез.
— Что это значит?
— Ну оэс, файе, воте.
— Ага, понял.
— Мэйк э тен.
Яэль поясняет: «Сделай свою очередь».
— В смысле — ходить? А как ходят?
— Возьми и сроу.
— Да ты на каком языке говоришь?
Молчит.
— Э-э, милый, да ты у нас без языка остался. Ты думаешь-то на каком?
Яэль: «Он вообще не думает».
Игорь со счастливым от освобождения злобы лицом дает Яэль пинка. Яэль вцепляется ему ногтями в щеку. При этом они задевают за кусок кирпича, заменяющий книжному шкафу переднюю ножку, книги сыплются мне на голову, я успеваю поймать шкаф спиной и дико кричу:
— Сто-о-ять, с-суки!!! Кирпич под ножку!
Испуганные дети подсовывают кирпич.
— Быстро подняли книги!..
Книги со стуком занимают свои места.
— А сейчас будем языком заниматься! Взяли ручки, бумагу, сели! Какую вам выбрать книжку… Вот. Триста полезных советов. Я читаю по-русски, вы пишете по-английски, а потом устно переводите мне на русский. Поняли?! Заодно хоть научитесь за вещами своими смотреть. Так. Составитель Н. В. Федорова. Редактор Л. П. Вишня. Художник И. А. Махранянц. От издательства. За последние годы, написали? за последние годы у нас ощущалась большая нужда в книгах по домоводству. Стремясь восполнить этот пробел… издательство выпускает настоящую книгу, в основу которой положены материалы, опубликованные в периодической… печати и брошюрах. Ее назначение — помочь молодым и малоопытным хозяйкам в их повседневной… домашней… работе. Так. Содержание жилища. Различают два вида уборки — ежедневную и генеральную. Ежедневную уборку рекомендуется проводить так: утром надо открыть форточку или, если позволяют погодные условия, распахнуть окно…
В общем, раз в неделю, как штык, мы с ними начали заниматься языком. А что? Ведь иначе вырастут дети, захочешь по душам поговорить — и никак будет. Да и мне эти уроки помогали в смысле английского, в свой-то ульпан я уже почти не ходил, потому что эта девочка стала сильно меня тянуть в свою сторону, а просто отшить ее не хватало духу. Но самое печальное — что и Аня бросила свои курсы — все равно, говорит, работы после них не найдешь (а я-то сладко мечтал стать мужем программистки и безбедно рисовать, сидя дома), а пользоваться компьютером она и так умеет. Но истинная причина была, конечно, в том, что Анькины связи с источниками информации осуществлялись по ночам, так что встать утром ни на какие курсы она, естественно, не могла.
Так и живем, как слизняки на веранде, — ползем в разные стороны, до стен еще не доползли и друг другу не мешаем.
А в природе — весна света. Капли дрожат на бельевой веревке перед окном и все никак не сорвутся в лужу, лужа блестит и рябится от ветра, световые пальцы бегают по стенам — короче, такая погода, что душу из тебя как занозу тянет-потянет, да вытянуть не может. И хочется, как, помнишь, на первом курсе, сидеть с кассетником в Михайловском саду, пить вино «Эрети» и слушать «Роллинг стоунз»…
…А как же бабки, спросите вы, материальная сторона? Как говорит моя жена — не хотел бы поднимать этот топик, но на сосиски хватает. Из наших окон виден парк, типа очень культурного соснового леса с белками (они здесь серые), даже собачники его не портят, псы в намордниках, и с дерьмом нет таких проблем, как в Тель-Авиве, где, чтобы не вляпаться, все время смотришь под ноги, отчего бьешься лбом о фонарные столбы — здесь, благодаря зеленым, все чисто, по утрам, выпив свой кофе, хожу в этот парк, сижу на краешке полупросохшей скамейки и даже начинаю снова немного рисовать, зная, что в два придут Борис Львович с Питом, и все будет как всегда. Но вскоре, вернувшись из парка, вместо Б. Л. застаю Веру.
Дамы, естественно, пьют кофе. Обе крайне серьезны, приглашают участвовать в консилиуме. Вера — кто бы мог подумать — окончательно, вдрызг, разругалась с Б. Л. и пришла посоветоваться — как ей быть. Оказывается, у Веры живет здесь, в двадцати минутах езды, самый настоящий родной папа, первый кефирник города Ташкента, который боится ее, как СПИДа, то есть СПИДа-то ему уже бояться нечего, а боится он, что родная дочь с мужем въедут в его квартиру, воспользуются его статусом беженца, боится, что соседи донесут в муниципалитет — якобы он сдает дочери квартиру, и его лишат велфера — короче, папа боится Веры, как боялся бы СПИДа, если бы был молодым, нелюдимым и похотливым.
— Так что вы скажете? — спрашивает Вера.
— Ясное дело! Конечно! Живи у нас! — перебивая друг друга, кричим мы с Анькой, и вопрос, почему сама Вера не может получить муниципальную квартиру, как ее папа, мы или Б. Л., естественно, застревает у меня где-то на уровне основания совести.
Вера тут же открывает свой портфельчик — он у нее вместо чемодана, повязывает вынутый оттуда, пахнущий утюгом передничек и становится к раковине мыть, а вернее разбирать посуду — раковина полна настолько, что пустишь воду — выйдет потоп. Еще у нее в портфеле оказывается пара хваталок, так что кастрюлю с сосисками теперь не нужно снимать с огня мокрым, грязным полотенцем, и корова на чайник — это вам подарок, бабушка сшила. Очень быстро в доме появляется туалетная бумага, соль и даже спички. А что, спросишь ты, я сам не мог купить спичек или помыть посуду?
Конечно, мог, просто я считаю, что функция мужчины, моя то есть — делать работы, а не мыть посуду. Правда, я в то время ничего особо не делал — так, подходы, вроде штангистских, но ведь и это стадия необходимая и требующая полного покоя.
Короче, с Верой опять становится веселей, даже Анька иногда выходит из своего компьютерного обморока. Уж не помню, писал ли я, что она купила драндулет — «Пежо-88». То есть купили мы вместе, но я на права так и не сдал, — и начала по вечерам ездить на встречи своей, как говорила, conference group.
Дамы, естественно, продолжают бесконечный разговор о том, куда деть Б. Л., который, по их с Верой графику, через неделю должен уже появиться на скамейке, а потом начать звонить, рыдать и резать вены. Аня убеждает Веру как можно резче Б. Л. отшить. Я тоже иногда, выпучив глаза, присоединяюсь, типа: «Подумай о себе! Ты что, всю жизнь его будешь на себе тащить!?» — причем, чувствую себя дураком, младшим лаборантом, встрявшим в беседу профессоров. И когда ровно через неделю, высунувшись в окно с первой утренней сигаретой, я различаю внизу Бориса Львовича в красивом тренировочном костюме, Вера, не дожидаясь стадии вен, спускается к нему, и мы с Анькой, полуодетые и нечесаные (для меня это процедура, потому что коса отросла уже до пояса), жадно смотрим на их удаляющиеся в сторону парка спины.
Через полтора часа Вера возвращается и бодро сообщает:
— Согласился! Оставляет меня в покое, если найду себе замену.
— Как это замену?! Какую замену?! — восклицаю я, и мой вопрос повисает, как сигнальная ракета, освещая мудрые улыбки дам, которые просто не сочли нужным поставить меня в известность о своем блестящем плане.
И через несколько дней Анька, дети, Б. Л., я, Вера и — неожиданно — Питова приемная дочка, тоже Вера, сидим в открытом кафе на Place de Liberte, напротив Рюмки. Почему-то всегда попадаешь сюда, как в Питере на угол Невского и Литейного, или к Машбиру в Иерусалиме. До неузнаваемости веселый, живой и
