после первой же рюмки и сейчас дрых на диване в гостиной в обнимку с котом. Данила и Дакер еще держались.
— И вы на полном серьезе думали, что это я? — уже в который раз спросил Дакер.
— Сам виноват. — Данила с легкой тоской посмотрел на почти пустую бутылку. — Мог же сразу правду сказать.
— Объяснял ведь уже — стеснялся я. Ты же видел Анюту мою. Она ж простая совсем, обыкновенная. — Дакер счастливо улыбнулся. — У нее даже ни одной татуировки нет. А вы все такие продвинутые, а я весь из себя такой неформальный. Мезальянс…
— Тогда и у нас с Селеной мезальянс. Она вся такая красивая, умная, а я — инвалид. Даже постоять за нее не могу. — Данила разлил по рюмкам остатки водки. — Вот где мезальянс…
— Перестань, Оборотень, от такого никто не застрахован. Вон Анюта моя тоже одна по вечерам шастает. Но я теперь за ней присматриваю, с работы встречаю. Лемонтию хорошо, ему не за кого бояться…
Селена не хотела верить до последнего, списывала происходящее на последствия стресса, на переохлаждение.
Это неправда.
Она не может быть беременна.
Только не теперь… Только не от этой мрази!
Ее тошнило дни напролет. Привычные запахи вызывали отвращение. А еще каждую ночь ей снилась луна. Большая, в полнеба… Луна звала, заманивала в мерцающие сети, и сопротивляться этому зову с каждым разом становилось все труднее. Это было похоже на пружину, которая скручивается, скручивается… Как спиральный лабиринт на ее животе…
Лабиринт до сих пор кровоточил. Две недели прошло, а рана не заживала.
Может, это все из-за беременности?
Нет никакой беременности! Нет и не может быть…
Четыре положительных теста? Ерунда! Тесты не дают стопроцентной гарантии. Это все из-за стресса…
Тревогу забила Элеонора, приехала к Селене, когда Данилы не было дома, и спросила в лоб, не беременна ли она. Нет, даже не спросила, а сказала с уверенностью и болью в голосе. Элеонора всегда знала все ее тайны. Ясновидящая…
— Беременна. — Признаваясь тете, Селена признавалась в случившемся и самой себе, смирялась с этой страшной мыслью. — Но скоро я с этим разберусь.
— Как ты собираешься с этим разбираться? — Элеонора достала сигареты, потянулась было за зажигалкой, но в последний момент передумала.
— Радикально.
— Селена…
— Что — Селена?! — Она сорвалась на крик. — У тебя есть другое предложение?
Элеонора молчала очень долго, а потом сказала:
— Когда такое случилось с моей сестрой, было поздно делать аборт. Тогда я страшно переживала из- за этой беременности. А потом родилась ты, наша Лунная девочка, и я поняла, как ошибалась.
— Я родилась, а моя мама покончила с собой!
— Ты другая. Ты намного сильнее.
— Не сильнее! Я уже ненавижу то, что во мне. Это мучает меня, отравляет…
— Это твой ребенок!
— Это не мой ребенок! Это ребенок того выродка! — Селена до крови закусила губу. — Я его не хочу. Не отговаривай меня, я уже все решила.
— А Данила знает? — тихо спросила Элеонора.
— О чем? — Селена вытерла мокрое от слез лицо кухонным полотенцем. — О том, что я беременна? О том, что собираюсь избавиться от ребенка? Нет, он ничего не знает. Ему и не нужно этого знать. Это только моя проблема.
— Он твой мужчина, и он имеет право знать, — твердо сказала Элеонора. — Такие решения должны приниматься обоими. Подумай, что, если отец твоего ребенка Данила? Что, если ты уже была беременна, когда это случилось? Ты думала об этом, Селена?
— Думала. Я целыми днями только об этом и думаю.
— И что?
— Шансы невелики.
— Шансы пятьдесят на пятьдесят.
— Не важно, я не могу рисковать.
— Чем? Чем ты не можешь рисковать? Ради любви мужчины ты готова принести в жертву своего ребенка? Делай аборт, Селена. Из тебя не получится хорошей матери…
Впервые в жизни они поссорились. Элеонора уехала, не прощаясь. Селена осталась одна со своими проблемами и со своим… с этим ребенком. Она не стала ничего решать, отложила на «потом». Время терпит…
Время шло, перетекало из марта в апрель, стучало в окна капелью, пело птичьими голосами. Ждало…
Селена решила оставить ребенка. Вот просто однажды утром проснулась и поняла, что не сможет сделать аборт. Элеонора была не права, она станет хорошей матерью. Даже если ради этого придется расстаться с Данилой…
Думать так было больно, но Селена заставляла себя думать, приучала себя к мысли, что Данила уйдет, готовилась рассказать ему правду.
Данила ее опередил. Оказалось, он уже все знает.
— Элеонора. — Она не спрашивала, она утверждала, но ответ был ей важен как никогда.
— Элеонора приезжала ко мне в студию и все рассказала. — Данила сжал ее запястье, ласково, но крепко, так, что не вырваться. Она и не хотела вырываться. Он сам ее отпустит, когда узнает о ее решении.
— Данила… Данила, выслушай меня. — Он был красив, ее Оборотень. Даже сейчас, осунувшийся и за несколько недель повзрослевший на несколько лет, он был очень красив. Сердце предательски дрогнуло, заныло… — Данила, я хочу оставить этого ребенка.
— Я тоже. — Он смотрел ей прямо в глаза, внимательно и тревожно, точно пытался понять про нее что-то очень важное. Про нее или про самого себя…
— Шансы пятьдесят на пятьдесят. — Селена зажмурилась, чтобы не видеть этот его взгляд, чтобы найти в себе силы продолжить разговор. Если она не скажет сейчас, потом будет поздно. — Я не знаю, чей это ребенок…
— А я знаю. — Данила разжал пальцы, но лишь затем, чтобы обнять ее за плечи, прижать к себе. — Это наш ребенок, наш с тобой.
— Данила, есть и другая вероятность. — Она боялась поверить, сопротивлялась своему счастью. — Ты понимаешь, о чем я?
— Я понимаю. — Он кивнул, коснулся губами ее виска. — Даже если так… Все равно это наш с тобой ребенок, у него не будет другого отца, кроме меня. Селена, ты выслушай меня. Выслушай, а потом мы вместе решим…
Данила говорил, а она плакала у него на плече. Какое счастье, что он все решил за них обоих. Так решил…
Они ошибались. Оба… Селена думала, что после разговора с Данилой все изменится, станет легче и лучше.
Не стало… Невидимая пружина у нее внутри закручивалась все туже и туже, причиняла почти физическую боль. Днем у Селены все валилось из рук. Вещи падали, разбивались. Иногда она до них даже не дотрагивалась, а они все равно разбивались…
У нее выпадали волосы и суставы болели так, что по утрам было трудно встать с постели. А глаза из
