незначительное и второстепенное. Алекс потерял всякую остроту восприятия, всякую чувствительность, лишь пропасть влекла его. Сладостное желание — смешаться с крыльями этих существ, нарастало подобно лавине. И, когда желание шагнуть навстречу карнавалу стало нестерпимым, по правую сторону от Алекса, прямо из скалы, возник свет и погас. Этот совсем не яркий свет спас Алекса. Он словно проснулся от кошмара, будучи в нем на волоске от смерти, прижался к скале и, не оборачиваясь, не глядя вниз, поспешил туда, откуда возник свет. Скала таила в себе секрет — пещеру, вход в которую закрывал полог. Откинув его, Алекс шагнул вперед, но путь ему преградил еще один полог, из-за которого доносились неясные голоса и звуки, а сквозь дыры в нем как раз-таки и сочился слабый вязкий свет. Алекс не спешил за полог, он принял выжидательную позицию, нырнул в темноту между двумя пологами и затаился. Тут Алекс быстро привык к темноте, и единственное, что могло привлечь его внимание — это струйки света. Они, как сигнальные маячки, то исчезали, то становились насыщенными, сообщая о том, что за пологом происходит движение и кто-то периодически заслоняет источники света. Из этих же щелей сочился сладкий дурманящий аромат душных зелий. Аромат, как сладкий яд, был пленителен и опасен. Этот яд быстро усыпил сознание Алекса и вампирически тянул его туда, за полог. Алекс понимал — все, что происходит здесь, враждебно ему. Но его дрожащая рука уже тянулась к краю полога. Алекс приоткрыл завесу и из-за нее вырвался свет, сладкий дурманящий яд и клубы сизого пара, который непроницаемого застлал собой проход.
— Хватит медлить, входи! Я слишком долго жду тебя! — раздался властный женский голос, с обратной стороны завесы, изнутри пещеры.
— Кто ты? — откликнулся Алекс, пытаясь взбодриться.
— Войди и узнаешь. Или ты не мужчина? — ехидный, громкий смех неприятно резанул слух Алекса и красивая женская рука с тонкими пальцами, пройдя сквозь непроглядную пелену пара, возникла пред ним. — Дай мне твою руку, не страшись, ты, наверное, не осведомлен, но несметные толпы мужчин мечтают о встрече со мной, там на Земле. Они слагают поэмы обо мне, я дразню их во снах… Я, как жажда, не даю им покоя ни днем, ни ночью, охватываю душу тоской по себе невиданной и непознанной. Эти несчастные ощущают мое присутствие, они уверены — я близко, и тратят пол жизни, а то и всю жизнь на поиски меня, а я здесь, здесь… Войди же и тебе представится немыслимое наслаждение быть со мной.
Алекс, как во сне, потянулся к женской руке, до боли в глазах всматриваясь в замутнённый парами зелий силуэт женщины, столь близкой и столь недосягаемой.
— Кто ты? — едва услышав собственный голос, спросил Алекс.
— Ты спрашиваешь, кто я? Странно, ты не узнал меня? Ты обязан бежать на мой зов, как все — не помня себя. Так иди же в мои объятия, и ты достигнешь недосягаемого — мистического сладострастия.
Женская рука из клубов пара, как играющая своими когтями кошка, задвигала пальцами, жадно схватила руку Алекса и рванула ее на себя с силой, которую немыслимо было ожидать от существа женского пола.
— Смотри же! — голос нечеловечески мощный, отразившись от закругленных линий пещеры, сразил Алекса. — Я — страсть, я тоска, я грезы, я — Великая Блудница!
Алекс оказался в самом начале огромной пещеры, которая поражала своим богатством, аляповатым и грубым великолепием. Массивная, с закругленными линиями лепнина била через край, нескончаемые цепи фонарей с мутно-синими дымящими огнями в них гирляндами тянулись вдоль стен.
Пол пещеры был устлан толстым ковром, орнамент которого поражал своей бездарностью и представлял красные и черные квадраты, расположенные в шахматном порядке. Поразительно, но мощной женщины, которая без малейшего затруднения одним рывком переместила Алекса сквозь туман, он не обнаружил. А его взору предстала совсем другая картина. Масштабы происходящего совершенно поразили Алекса, да и действующих лиц здесь было без числа. Кишащая толпа, насколько мог охватить глаз, занималась сексом. Оргия почти не прерывалась. Пары располагались на ковре, каждая в своем квадрате. Сизый удушливый зной тонкой струйкой поднимался над квадратами, собираясь под потолком в огромные клубы, и уходил вглубь пещеры. Здесь никто не удостаивал вниманием соседние квадраты. Каждая пара была самозабвенно и полностью поглощена друг другом. Не последняя роль в происходящем возлагалась на зелья, они кружили голову, вызывали дурноту и одновременно порождали дикий восторг и рабское поклонение всему происходящему. Ближайшая к Алексу пара распалась, словно лопнуло звено нескончаемой цепи и этим нарушило и приостановило хорошо отлаженный процесс. Алекс понимал, что происходит нечто странное — звенья цепи рушились, размыкая пары. Он пытался распознать причину случившегося сбоя, но не смог и ему ничего не оставалось, лишь наблюдать за тем, как молодая женщина поднялась со своего ложа, завораживая нестерпимо влекущей грацией, красотой тела и шагнула ему навстречу. Алекс понял, причина всему — он. Женщина шла плавно и бесшумно, как кошка, каждое ее движение располагало к себе, руки ее были распахнуты для объятий. Но сердце Алекса сжалось, пытаясь спрятаться, как если бы ему навстречу шла, мягко ступая, уверенная в себе смерть.
— Ты меня ждешь? Я знаю, меня, — голос женщины был гибок и приятен.
Но от чего-то в этом чудном голосе Алексу слышалась умело сдобренная сладостью ложь, духовная гибельность… И Алекс не ответил.
— Молчание — знак согласия… Я с нетерпением жду твоих объятий! Откуда ты такой взялся — молодой, чистый… Здесь все больше сексуальные маньяки, убийцы, совратители… А я… я их вдохновительница! Только и всего.
Алекс перекинул взгляд на мужчину, оставшегося одиноко лежать в своем квадрате. Мужчина был до неприличная худ, вернее, его тело выглядело высушенным и напоминало мумию. Сморщенное его личико исказила недовольная гримаса, он, как младенец, потерявший соску, беспомощно сучил ножками, пытался ползти за красавицей, капризно и мучительно тянул к ней свои тощие ручки. Наконец, иссохший «младенец» беззвучно заплакал, закатываясь, не проронив ни одной слезы, да и откуда могла взяться хоть капля влаги в этом теле. Наплакавшись, вздыхая и всхлипывая, мужчина что-то быстро шептал вдогонку своей избраннице. До слуха Алекса дошло лишь одно слово — «люблю».
— «Люблю»! — Громовой холодный смех потряс пещеру. — Ты слишком самонадеян, — женщина негодующе взглянула на беспомощное тельце. — Я была уверена, что ты не знаешь этого крамольного слова. Не смей произносить этого в моих покоях! Низшая свобода, вот что для тебя естественно! Запомни: ты лишь раб сам себе, как и все тут. Это рабы, и эти, — она тыкала пальцем в толпу. — Их жизни — пьяный разгул, они липкие, мутные, сладострастные и злобные.
— Он маньяк и убийца? — осторожно спросил Алекс. — И ты его вдохновила на его грязные «подвиги»… Ответь, я все правильно понял?
— Этот, — красавица брезгливо тронула мужчину ножкой. — Не смеши меня, он слишком мелок, но как ты правильно заметил — я, я вдохновила его. Он был поэтом, интеллектуален и красив. Он желал необыкновенных неземных, мистических чувств — он звал меня. Я пришла, он гнался за мной всю жизнь и вот он здесь. Они мое стадо, — красавица окинула взглядом пещеру. — А я одна на всех — вдохновительница.
— Ты зря торжествуешь, они освободятся и поднимутся в высшие миры. И там… братья синклита будут врачевать их души. Они возродятся.
— Ты — фантаст и совершенно не знаешь здешних законов. Пред этим, — красавица больно ущипнула рыдающего младенца-старика, — солнце не встанет уже некогда. Впрочем, я сама его никогда не видела и о солнечном свете не имею представления.
— Для него нет спасения?
— Конечно, нет!
— Не верю!
— Придется поверить. Ну, ладно, так и быть, я солгала — спасение есть, но только никакие воины Света или там братья синклита не смогут его спасти. Только он сам.
— Верится с трудом, что этот человек в состоянии чем-то помочь себе. Не говоря уже о спасении самого себя.
— Да, физически он саморазрушается, но, видишь ли, у него есть душа, а она все знает и помнит. Одно единственное незначительное воспоминание способно спасти его и поднять в высшие миры. Это воспоминание — ненавистная для всех живущих в этих мирах любовь. Любовь чистая, не требующая ничего взамен — к женщине или любовь женщины к нему. Но он не вспомнит об этом никогда, я не дам,
