Письменные – «Римская история» Аммиана Марцеллина IV в., «Гетика» Иордана VI в. и некоторые другие.
Данные об археологических культурах этого и смежных периодов.
Памятники фольклора восточнославянских и западноевропейских народов:
«Слово о полку Игореве» (в той его части, которая основана на древнерусском фольклоре);
восточнославянские сказки, персонажем которых является Кащей;
русские былины, сюжеты которых восходят к данному времени: «Иван Годинович» и некоторые другие;
западноевропейские эпические произведения: «Старшая Эдда», «Песнь о Нибелунгах», сказания о Дитрихе Бернском.
Только сопоставлением всех этих источников можно получить картину исторических событий указанного периода. Следует, однако, заметить, что весьма немногие исторические исследования могут претендовать на роль абсолютной истины, даже и те, которые не используют в качестве источников данные фольклора. Поэтому предлагаемая ниже реконструкция по необходимости будет более или менее гипотетичной (в частности, – предполагаемое отождествление Германариха и Винитария). Однако можно надеяться, что этой гипотетичности здесь будет все-таки менее, а не более, чем у других исследователей этого периода.
“Трояновы веки”
В.В.Седов пишет: «Ядром формирования Черняховской культуры, как можно полагать на современном уровне знаний, было верхнее Поднестровье, а основой ее стали древности волыно-подольской группы пшеворской культуры (зубрицкая группа или культура, по Д.Н.Козаку), датируемые второй половиной II в. и сложившиеся в условиях взаимодействия пшеворского населения с позднезарубинскими и липицкими племенами. В первой половине III в. черняховская культура стала распространяться в юго-восточном и южном направлении, по всей вероятности, в результате миграции ее носителей» [2002: 169]. «В Киевском Поднепровье носители черняховской культуры (с вельбарскими культурными элементами) поселяются лишь в самом начале IV в. ... Увеличение территории этой культуры было результатом перемещения ее носителей и включения в генезис черняховского населения различных аборигенных племен» [там же: 171].
Б.А.Рыбаков также отстаивает тезис, что черняховское население было, в основном, славянским. «В небольших долях на южной и юго-западной окраинах основной черняховской области присутствуют признаки старой или чужеземной обрядности: скорченные трупоположения (4% от общего числа; архаизм), катакомбы (2%; сарматы), ямы с заплечиками (5%; левобережный признак), повторный обжиг посуды при трупосожжениях (3%; пшеворский, западнославянский признак)» [2001: 92].
П.Н.Третьяков не согласен с отождествлением черняховцев с предками восточных славян: «Словом, черняховское население и раннесредневековые славяне были племенами совершенно различной исторической судьбы, жизнь которых протекала в неодинаковых условиях, в частности, в разных отношениях к римскому миру. Несомненно, что черняховские племена не являлись предками раннесредневековых восточных славян.» [1982: 14]. Однако, этот же автор, объясняя единообразность черняховской культуры (несмотря на ее полиэтничность), дает такое объяснение «исторической судьбе черняховских племен»: «Дело в том, что черняховская культура существенно отличалась от многих древних культур восточноевропейского юга, имевших ярко выраженную этническую специфику. Большинство основных элементов черняховской культуры – явление отнюдь не этническое, не самобытное, а конкретно историческое – закономерный результат длительного развития различных племен в условиях периферии позднеантичного Причерноморья. В таких условиях этнические особенности культуры этих племен были в значительной степени утрачены. Аналогичные явления наблюдались в III-IV вв. среди жителей центральных областей Европы – соседей северных провинций Рима. И здесь, как и в Причерноморье, культура характеризовалась прежде всего тем, что была создана усилиями ремесленников, представляла собой продукт развитого ремесла, труда гончаров, ювелиров, кузнецов и других профессионалов, реализующих свою продукцию на рынке. Эта культура была результатом развитой торговли, как внутренней, так и с провинциями Рима» [там же: 20-21]. Нетрудно заметить противоречие в аргументации данного автора: доказывая культурные различия черняховцев со славянскими и протославянскими племенами более раннего и более позднего времени [там же: 13-17], он сравнивает культуру общества с товарной экономикой («развитое ремесло», «рынок», «торговля») с культурами народов, живущих натуральным хозяйством. Кто же сомневается в том, что купленная на рынке посуда всегда будет отличаться от вылепленной самим хозяином? А также и в том, что образцы этой покупной посуды могут восходить к модным общеимперским типам, а отнюдь не к «самобытным»? В таких условиях «этнические особенности культуры» неизбежно должны были отойти на второй план, но ведь утрачены они не были. Например, ритуальные чары черняховцев, найденные в Лепесовке, содержат прообразы именно славянских культурных символов [Рыбаков 2000: 157-159] (см. рис.3). Таким образом, славяноязычие, по крайней мере, немалой части «черняховских племен», можно считать несомненным. Кроме того, уже говорилось, что выражение в «Слове о полку Игореве» – «вечи Трояни» как определение счастливых для предков древних руссов времен трудно связать с каким-либо другим периодом и другим местом, чем период существования Черняховской культуры в Причерноморье.
В качестве доказательства славяноязычия племен черняховской культуры Б.А.Рыбаков [2001: 72] пишет о русской мере объема (главным образом, - зерна) «четверик», название которой, по его мнению, является калькой с латинского «квадрант» и восходит к временам широкой торговли хлебом черняховцев с римлянами. Безусловно, одного этого примера мало, но есть и другие данные языка, свидетельствующие о широких контактах древних славян с римлянами.
М.Фасмер [1986 т.2: 261] пишет: «Кметь… скорее всего, заимствовано из лат. comes… через народнолат. сometia… Менее вероятно объяснение из исконно славянского…». Исследователь пишет, что слово это встречается в древнерусском, болгарском, сербохорватском, черногорском, боснийском, словенском, чешском, словацком, польском, а из славянских языков заимствовано литовским и древнепрусским. Последнее обстоятельство говорит о том, что заимствование произошло в весьма древние времена: во всяком случае – до появления в славянских землях латиноязычных католических миссионеров.
Другие примеры. «Грек… заимствовано через латинское graecus из греческого… Начальное ударение говорит о том, что заимствование получено не непосредственно из греческого» [Фасмер 1986 т.1: 455]. Правда, А.Г.Преображенский [1958: 157] приводит два варианта этимологии – из латинского через греческий и непосредственно из латинского.
«Коляда… заимствовано из латинского calendae, не через греческий». Это слово есть в украинском, белорусском, старославянском, болгарском, сербохорватском, словенском, чешском, польском языках [Фасмер 1986 т.2: 299-300]. «Коляда… первоисточник латинское calendae. Трудно сказать, каким путем вошло, но во всяком случае коляда=calendae» [Преображенский 1958: 341].
Слово царь, по предположению М.Фасмера [1986 т.1: 290-291] происходит от лат. caesar через готское kaisar “Менее вероятно непосредственное возведение к латинскому caesar… Латинское слово не отражено ни в румынском, ни в албанском языках». Следует, однако, отметить странность такого готского посредства – если древнерусское цьсарь происходит от готского kaisar, то куда делся германский дифтонг (в русском языке он должен был бы дать или два гласных, или гласный+согласный) и почему из готского k появилось русское ц? Гораздо более вероятным представляется, что русское цьсарь появилось непосредственно из
