Мы стали ждать, когда проедет поезд. И дождались. Красные вагоны промчались по воде вверх ногами.
Стемнело. Фотографировать стало невозможно. Мы продолжали идти по тропинке. Маня завела разговор о том, есть ли смысл писать такую картину. Как только она увидела это, ей немедленно захотелось нарисовать ее, но вместо этого она достала фотоаппарат.
— А что если налить воды в огромный таз, — размышляет вслух Маня, — сесть в него и рисовать свое отражение? Нет, не выйдет. Любое колебание уничтожает зеркальность.
Наступила тьма, бледный месяц прятался за облака. Сворачивать назад? Нет, мы идем вперед! Наконец-то справа появилось несколько домиков. К ним вела тропинка, которая постепенно перешла в дорогу. Сонный хутор. Ни души. Миновав его, мы пошли дальше. Минут через пятнадцать — еще одна деревня, но тут уже горел свет в некоторых окнах, и даже пивная была открыта. В ней никого не было, кроме хозяйки. Пиво мы пить не стали, взяли чай и чипсы. Главное, здесь можно узнать, как добраться до Терезина. Хозяйка взмахнула руками. А как добраться до моста? Еще десять километров, но тогда мы окажемся совсем в другой стороне. Поразмыслив, хозяйка сказала, что дорога есть, но в темноте ее не найти. С этими словами она вывела нас из пивной и показала рукой направление.
Мы пошли. Ни зги не видать. Вдалеке какое-то шоссе, судя по звуку. Мы шли долго, но вышли не к шоссе, а к другой деревне. Оттуда — на проселочную дорогу, которая вывела на шоссе.
— А это не наш ли терезинский костел? — указала Маня на светящееся что-то.
— Сомнительно — у него острый шпиль.
— Шпиль отсюда не виден, а свет яркий. Пошли туда.
Пошли. В темноте невозможно понять расстояние от точки до точки. Мы шли долго, пока наконец не стало ясно, что это и есть наш костел. Как мы обрадовались, когда увидели стену крепости! Мы в Терезине!
Я рассказала Мане, как в ноябре сорок третьего всех жителей гетто повели в Богушовскую котловину на пересчет, как они стояли там под дождем двенадцать часов, никто не знал, убьют их там или будут держать всю ночь под конвоем. И какое же это было счастье, когда поздно вечером шеренги заключенных повели обратно в гетто. Люди бегом бежали в свою тюрьму.
И мы с Маней бежали.
Дома мы еще долго не могли прийти в себя. Маня что-то писала в альбом, а я села за компьютер.
Упражнение на перемену состояний
«Поставьте кипятить воду, наблюдайте внимательно за процессом. Лучше всего он виден в прозрачном сосуде. Если такого нет, смотрите в кастрюлю сверху, встаньте на стул, что ли. Чайник рисовать не надо.
Возьмите черную бумагу и белую пастель.
1. Попробуйте передать сначала крайние состояния — начальное (спокойная вода) и конечное (бурная вода).
2. Попробуйте передать промежуточное состояние (момент перехода)».
Наутро я плавала в водах, которые ночью, уложив детей спать, развели на бумаге мои ученицы.
«Что ни день, то новое открытие. Впервые в жизни кипятила воду в прозрачной посуде на электрической плите — зрелище неописуемое и почти ненарисуемое».
«Ощущение от процесса было совершенно неожиданным. Спокойная вода не давалась, и я решила ее бросить и вскипятить. С закипающей водой все было просто и понятно: сначала дно покрылось блестящими серыми семечками размером чуть больше маковых, а потом семечки раскрылись, и в каждом оказалась белая серединка и пушистый белый ободок; некоторые, самые пушистые, потом поднимались на поверхность… А потом вода закипела. И я увидела в ковшике… те упражнения, которые мы рисовали здесь всю неделю. Там были и круги, и пунктирные звуки, и танцы, и пятна и линии. И все это двигалось с бешеной скоростью, мешалось между собой и не давалось в руки… Не знаю, насколько мне удалось передать то, что там, у меня в ковшике, творилось, — я выложила самую удачную, на мой взгляд, из попыток. А самая неудачная подарила мне… спокойную воду. Когда я рисовала очередной круг, у меня слетела рука, мне стало жалко бумаги (которой испорчено к тому моменту было изрядно) — и я принялась стирать нарисованное ладонью. Пастель послушалась — неудачный кипяток превратился в спокойную воду, которая меня наконец устроила.
…Это возбужденное состояние (закипание). Оно скорее нервозное какое-то получилось. Я пыталась нарисовать, как из одной случайной крохотной мысли рождается паника. Не знаю, вышло ли… Если бы я была моей дочерью, я бы, наверное, рисовала эту музыку так: сначала сидящую фигуру, сжавшуюся в комок, обхватившую себя руками, а потом — шаги по комнате, туда-сюда, сначала почти на одном месте, а в конце уже из угла в угол, и пастель крошится в руках…»
«Тишина для меня — это не отсутствие звука. Скорее наоборот — наполненность. Маленькая, я проводила теплое время в глухой среднерусской деревне, окруженной лесами. Мы любили с мамой гулять в сумерках, потому что именно в это время вдруг начинали появляться совершенно неведомые звуки. Они жужжали, гудели, звенели, трещали. И в то же время с точки зрения общепринятого понимания стояла абсолютная тишина. Но не мертвая, а наполненная, живущая, движущаяся. И вот с тех пор это и есть для меня настоящая тишина, которую слышно.
Вода, только что налитая в кастрюлю и вскоре приведенная теплом в движение, для меня тоже не символ абсолютного спокойствия и тишины. Она просто еще сама в себе. И скоро начнет вырываться наружу изнутри. Нарисовала дорогу в сумерках, по которой мы с мамой молча бродили».
«Сложнее всего мне было почувствовать и нарисовать спокойную воду. Наверно, это потому, что мне кажется, что там пустота.
И, собственно, по жизни я все бегу куда-то. Сделала вывод, что надо чаще останавливаться и открывать для себя полноту спокойствия, его умиротворенность и гармонию».
«Начала со спокойствия. Долго смотрела, ходила вокруг, все не понимала: как вода может быть спокойной? Светит на нее солнышко из окна — она смеется, поставлю на плиту без огня — она трепещет от предвкушения, спрячусь с ней в темноту — она готова к колдовству (ой, даже в рифму!).
Подумала: может, она у меня в посуде неспокойная? Стала вспоминать, где вода спокойная. Вспомнилось озеро на заре, когда солнце еще не встало. Поставила свою воду в тенек за диван — вроде успокоилась. Нарисовала.
Дальше дело пошло быстрее. Прокипятила воду раз пять, насмотрелась. Нарисовала. И промежуточное состояние.
Только показалось мне, на огне она быстро умерла… Вроде пузыри, движение, огонь — а душа ее куда-то подевалась. Другое дело пар! Он да — и бурный, и живой».
