Эдди не стал бы тратить время, стаптывая ботинки и раздражаясь, не позволил бы себе диверсий в сторону официанток, разносящих коктейли, и запущенных служебных коридоров, он остался бы начеку даже если казалось, что происходящее того не стоило.
Эдриан сделал глубокий вдох, и на выдохе ему открылась дорога.
Следуя логике Эдди, он знал, что должен сделать, дабы помочь.
Да, это несколько изменит игру, но… что поделаешь. Найджел хотел, чтобы он принял участие? Заметано.
Кроме того, именно так бы поступил Эдди.
***
Матиас вернулся в кресло с подголовником с едой в руках – благословенное облегчение для его уставших ноющих ног – и стал наблюдать за тем, как Мэлс ест за столом.
Снова картошка фри. С гамбургером средней прожарки. И Кола.
Слабый свет вытянутой лампы мило падал на лицо Мэлс, сглаживая круги под глазами, задерживаясь на синяке около виска. Но он подметил все… а также напряжение в плечах. Два раза оказаться на волосок от смерти? В течение суток? Он мог бы закрыть глаза на упавшего с небес строителя… но произошедшее у сарая для лодок?
У него было нехорошее предчувствие, что кто-то пытался навредить ей. Или причинить что-то худшее.
Матиас подумал о том, что Мэлс сказала о своем отце, и был вполне уверен, что будь парень жив, он бы выследил того, кто столкнул ее в холодную воду.
Получается, теперь за это ответственен Матиас… и он готов ответить на вызов.
Словно чувствуя на себе его взгляд, она посмотрела на него и улыбнулась.
– Ты есть не будешь?
Не этот голод ему хотелось утолить. Совсем не этот. Что-то в этой едва не случившейся трагедии заставляло его хотеть оказаться с ней кожа к коже, будто только так он мог убедиться, что она действительно это пережила.
На самом деле, мысленно он сократил расстояние между ними, притянул ее к себе и раздел, покрывая поцелуями.
Неплохой план, вот только в постели не было места… и почему-то он сомневался, что едва не случившееся утопление – афродизиак для женщин.
– Матиас?
Он кивнул и взял в руки вилку, кладя еду в рот и автоматически жуя ее. Повисшая тишина знаменовала лишь ожидание: Эдриан ждал, когда Джим поправится и сможет встать; Джим ждал выздоровления; Матиас ждал, когда останется наедине с Мэлс, поговорит с Джимом с глазу на глаз, дабы выяснить, что именно пошло не так.
– Могу я с тобой поговорить? – вдруг спросил Эдриан.
Матиас поднял взгляд. Парень возвышался над кроватью, огромная темная фигура, мрачная, как кладбище.
Матиас гадал, как этот друг Джима не оказался в спецподразделении.
– А, да. Конечно.
– Наедине.
Вытерев губы салфеткой, он положил белый квадрат на ручку кресла и встал на ноги.
– Где?
Эдриан оглянулся и кивнул на дверь в ванную комнату.
– Сейчас вернусь, – сказал Матиас Мэлс.
В комнатушке было мало места благодаря туалету, тумбочке и совмещенной ванной с душем. А с Эдрианом внутри она сжалась до размеров спичечного коробка.
– Что такое? – спросил Матиас.
– Может, снимешь очки?
– Боишься, что не сможешь изучить меня? – Когда ответа не последовало, он снял «Рэй Бэны» и уставился на мужчину здоровым глазом.
– Ты очень важен для всего происходящего, – сказал Эдриан низким, ровным голосом. – Поэтому мы должны сделать все, чтобы помочь тебе.
– Вы с Джимом?
– Именно.
– Кто ты на самом деле? Потому что я не помню тебя из своего прошлого. – Матиас прищурился. – И дело не в потере памяти. Я совсем тебя не знаю.
– Не знаешь. Но никогда не забудешь.
– Что ты вообще несешь…
Мужчина резко вытянул руки и обхватил голову Матиаса, не давая двигаться, а глаза, неотрывно смотрящие на него, казалось, изменились… и такого цвета он не видел прежде.
Матиас попытался вырваться, оттолкнуть парня, избавиться от его хватки, но не получалось. Он не мог сдвинуться с места, словно кто-то прикрутил его ноги к полу…
Искаженным голосом мужчина заговорил на языке, которого Матиас никогда не слышал. Слова были серьезными и ритмичными, словно песня… вот только они являлись чем-то большим, нежели звуком, слоги крепли, образуя нити окрашенного во все цвета радуги света, который охватил его тело, одна на другой поверх еще одной, и так до бесконечности – нити переплетались, формируя связь.
Матиас боролся со всем этим, отбиваясь, толкаясь, воспоминания о заключении в темном Аду придавали силы…
Ничего не вышло… и тонкая паутинка все еще сплеталась из того голоса, тех слов, того ритмичного витка, покрывавшего его с головы до ног, создавая замкнутую тюрьму, которая сжималась, сжималась… и каким-то образом вывела его из ванной, в которую он зашел.
Матиас начал кричать, но чувствовал, что звук не разносится, что происходящее с ним разворачивалось в другом измерении…
В следующее мгновение его затянуло в воронку, отчего ему казалось, будто внутренние органы вытягивало через кожу, тело каким-то образом выворачивало наизнанку. Боль поражала, мучительный стон поднялся по горлу и сорвался с губ, пока он продолжал бороться с коконом…
Все начало двигаться.
Сначала Матиас практически не замечал вибрацию, но вскоре она стала отдаваться по всей ширине спектра, умножаясь, пока он не начал бормотать в пределах физической оболочки слов, ударяясь из стороны в сторону на скорости миллион миль в час… и Матиас был уверен, что разобьется вдребезги.
А затем все завертелось. Сначала медленно, но после – набирая силу, все поворачивалось так, что клетка света закрутилась быстро вокруг него. Верчение набрало невозможную скорость, давление доросло до точки взрыва, в ушах стучало, легкие едва могли набрать воздух, а тело достигло предела физической выносливости.
Его разорвет на части, каждая молекула натянута…
Водоворот начал подниматься, целая конструкция вздымалась с его ног, поднимаясь… поднимаясь… с его щиколоток, икр, бедер… через плечи… и затем, наконец, с головы, освобождая его.
Затем он упал, будто в теле не было костей, приземляясь на твердый пол со стуком плюхнувшихся частей тела.
Но это еще не конец.
Лежа на полу, прижимаясь щекой к кафелю, он увидел невозможное зрелище. Кружащийся, мерцающий хаос навис над другим мужчиной, опустился, овладевая Эдрианом, накрывая сначала голову, грудь, а потом и весь торс… и в итоге вихрь поглотил его.
Позади нитей мужчина боролся, словно его пронзили, его тело дергалось, сводило судорогами, выражение агонии предполагало, что они с Матиасом поменялись местами.
