них всегда есть кому изучить расписание, взять билет и занять место в вагоне. Наблюдать за ними не слишком интересно, люди они тихие, но при мысли о том, какая ответственность на них лежит, взгляд невольно возвращается раз за разом к их серым костюмам и непроницаемым лицам.
- Вон, смотри, - сказала Хиля, кивнув на кого-то в окно, - вылитый Хенкель.
- Кто-кто?
- Ты кино смотришь?
Я вспомнил: Хенкель - это персонаж популярного фильма, который несколько месяцев шел в клубах и даже упоминался в газете 'Кинообозрение'. Я на эту картину так и не собрался, хотя родители хвалили и подробно пересказывали мне сюжет: вражеский диверсант внедряется на наш химический завод с целью устроить взрыв в День Мира и уничтожить половину города, наш человек (конечно же, дознаватель - а о ком еще могут показывать фильмы в клубе Управления Дознания?) путем сложных умозаключений разоблачает его преступный замысел, но решает ему подыграть, чтобы выяснить имена сообщников. События приводят к решающей схватке, в результате которой взрыв в последний момент оказывается предотвращен, и наш славный герой скромно удаляется к повседневным делам. Ничего особенного, что-то подобное я уже или видел, или читал.
Человек, на которого показывала Хиля, действительно напоминал вражеского диверсанта, каким рисует его наше кино: лицо с налетом аристократизма, шляпа, темные очки, тонкие усики, сигарета в янтарном мундштуке. Я улыбнулся:
- Может, это актер.
- Ну да, - хмыкнула Хиля, - актер! Это инспектор, ежику же ясно. Но до чего на Хенкеля похож - просто ужас! Брат родной! Сюда, кстати, идет. Интересно, этот-то что проверяет? С такой внешностью он мог бы автографы раздавать на улице...
'Диверсант' в это время остановился у нашего вагона, докурил, бросил окурок в чугунную урну, аккуратно убрал мундштук в нагрудный карман и вошел в тамбур.
- Давай его разоблачим? - Хиля слегка ткнула меня в бок и засмеялась.
Вагон уже на треть заполнился людьми, стало шумно от сдержанных разговоров, шелеста газет, звука открываемых окон, и на все это накладывался ровный вокзальный гул, тревожный и успокоительный одновременно. Рядом в нами уселся толстый одышливый мужчина в светлом летнем костюме и сразу принялся обмахиваться 'Новостями' и вытирать платком вспотевший загривок. С его мясистого красного лица не сходило выражение тихой радости и облегчения: судя по всему, он опаздывал на эту электричку, но все-таки успел.
Подали сигнал к отправлению, двери с шипением закрылись, и поезд поехал. В этот-то момент меня и тронули сзади за плечо.
Я не считаю себя таким уж нервным, но внезапных прикосновений не люблю. Особенно в транспорте или на улице. Даже мама рискует нарваться на мой вопль, если хотя бы не кашлянет прежде, чем дотронуться до меня. Лишь Хиле я всегда это позволял - с детства.
Может быть, я вскрикнул от неожиданности, не помню. Во всяком случае, моя жена оторвалась от окна, а толстяк перестал обмахиваться газетой.
- Извините, - сказал голос, и, обернувшись, я увидел смутно знакомое лицо, русые, зализанные за уши волосы, темные брови, бесцветные глаза за стеклами тяжелых очков. - Извините, если я ошибаюсь, но ведь вы - Эрик и Эльза, мои соседи?..
Мы с Хилей переглянулись и снова уставились на незнакомца. Он стоял позади меня, перегнувшись через спинку сиденья, и улыбался, показывая чистые, белые, как у собаки, зубы. Я не мог вспомнить, где его видел, и не понимал, с какой радости этот странный юноша оказался моим соседом.
- Да я Зиманский! - с готовностью помог он. - Теперь припоминаете?.. Из пятой квартиры.
- А-а! - я вспомнил крохотное облачко, омрачившее день моей свадьбы, но - вежливость и еще раз вежливость! - улыбнулся и кивнул. - Конечно. Здравствуйте.
Хиля не поздоровалась. Свежая, нарядная, состоящая вся из румянца и света, она вдруг помрачнела, и ясный ее взгляд сделался тяжелым. Сидя вполоборота к Зиманскому, она молча и сосредоточенно принялась рассматривать свои отполированные розовые ногти, и я понял, что положение нужно спасать.
- Смотри, Хиля, вон та фабрика, где в прошлый раз два человека ремонтировали трубу, - я показал на проплывающие за окном строения и хотел было отвернуться от Зиманского, но тот вдруг бодро перебежал на нашу сторону и уселся рядом со мной, так что теперь мы оба сидели напротив Хили. Костюм на нем в этот раз был получше, шерстяной, темно-серый, с галстуком в тон, но что-то во внешности все равно выдавало бывшего рабочего, может быть, крепкая мускулистая шея с обрезанным по краю воротника загаром.
- Да-да, - весело сказал он, - мне тоже нравится эта дорога. Вроде бы - все создано руками человека, а как на самом деле красиво!
Хиля фыркнула и демонстративно уставилась в окно.
- Я что-то не так сказал? - удивился Зиманский. - Или ваша дама просто в плохом настроении?
Мне не понравилось слово 'дама', хотя, если разобраться, это ведь не оскорбление, а скорее комплимент. Но все равно - не понравилось.
- Извините, товарищ Зиманский, Эльза - моя жена, - инстинктивно я чуть придвинулся к Хиле, так, что мы столкнулись коленками, готовый в любую минуту взять ее за руку и перейти с ней на другое место.
- Ну да, конечно, - молодой человек пожал плечами. - Я знаю, я же видел, как вы ехали регистрироваться. Но стать женой - не значит перестать быть дамой, верно? А кстати, вы едете не в поселок Ваксино? Там целлюлозный комбинат.
- Вовсе нет, - я улыбнулся, надеясь, что разговор окончен.
Нельзя сказать, что Зиманский сразу показался мне неприятным. Было в нем что-то располагающее, и при других обстоятельствах мы могли бы немножко поболтать о жизни, просто так, по-соседски. Но он явно не понравился Хиле, а раз так - не может быть между нами никаких разговоров.
Родители вырастили меня в абсолютной любви к Закону и Морали, а кроме того, научили уважать Семью, и я представить себе не мог, как это - не посчитаться со своей женой и сделать что-то, что испортит ей настроение. Речь ведь идет не о блажи, тут другое - таинственная область человеческих симпатий и антипатий, где властвуют особые законы и где не может быть ничего черно-белого, ты в любом случае выбираешь между семьей и еще какими-то отношениями (даже дружбой, если на то пошло). И выбираешь - всерьез.
- А жаль, там сегодня интересное мероприятие будет, - как ни в чем не бывало, сказал Зиманский. - Может, я вас все-таки уговорю? Одному, знаете, скучно. Не привык быть инспектором.
Хиля на мгновение закатила глаза, но сдержалась и вежливо, с нотками любезнейшего холода ответила:
- Простите, товарищ, мы с мужем едем просто на прогулку, никаких мероприятий. Спасибо за приглашение.
Парень поправил очки, кашлянул и с подчеркнутым вниманием повернулся ко мне:
- Ну так как, Эрик, не пойдете? Я вам обещаю - это правда интересно.
Я почувствовал легкий приступ удивленного раздражения:
- Эльза же вам сказала - мы гулять едем.
- М-да. Эльза... м-да, - он тонко усмехнулся. - Конечно. Но вас же двое, вот я и хочу услышать... ммм... вторую сторону.
В его словах содержался какой-то подтекст, который я недопонял - зато хорошо поняла Хиля:
- А вы, товарищ, чуть-чуть зарываетесь, вам не кажется?
Зиманский моментально сменил выражение лица, словно оно было мягкой резиновой маской:
- Ох, Эля, это недостаток воспитания! Что вы хотите - вырос в рабочем квартале.
- Это заметно, - она и не думала смягчаться. - Смотрите на женщину, как на придаток к мужу, да? И гордитесь еще, наверное, такой психологией?
- В психологии я вообще ничего не понимаю! - Зиманский поднял раскрытые ладони, сдаваясь. - Мое дело - статистика. Цифры и еще раз цифры. А что касается женщин - я без претензий, среди них тоже
