Встреча с Татьяной Апраксиной была одним из редких светлых
впечатлений моего мужа в последний год его жизни. Эту
одаренную и немного таинственную художницу прислал к нам Б.
И. Тищенко, за что мы ему по сей день благодарны. Историю
написания портрета моего мужа Апраксина излагает сама в
повести «Лицо, в котором не было загадок...». Надо сказать, что,
впервые прочтя это сочинение Апраксиной в 1998-ом году, я
испытала своего рода потрясение, ибо поняла, что несколько раз
встречалась, разговаривала и сидела за одним столом с
человеком, обладающим рентгеновским взглядом. Возможно,
именно этот специфический дар художника стал причиной того,
что сплетня, окружавшая имя моего мужа, никак на Апраксину не
подействовала.
Более того, взявшись писать, а потом и выставлять портрет моего
мужа, Апраксина пренебрегла мнением некоторых очень
влиятельных людей. Со стороны это может показаться
удивительным, но в какой-то момент она всерьез рисковала своей
художественной карьерой: некий человек, близкий к Рихтеру,
угрожал ей, что портрет Шостаковича ее работы, висевший в
Ленинградской консерватории, будет оттуда удален, если она не
прекратит выставлять портрет Локшина на своих набиравших
популярность выставках...
март 2001
Т. И. Апраксина Лицо, в
котором не было
загадок...
Александр Лазаревич Локшин появился в моей жизни, когда его
собственная уже почти подошла к концу. До этого я никогда не
слышала о нем, я не знала, каким он был до нашей встречи, как
жил, что любил и о чем думал. Даже и сейчас мое представление
об этом весьма приблизительно.
История нашего знакомства насчитывает без малого девять
месяцев и связана в основном с тем, что я писала его портрет:
сначала готовилась к этому, потом занималась непосредственно
картиной, а потом успела показать ее на двух своих московских
выставках.
Прошло всего две недели после последней из них, и я только-
только вернулась в Ленинград, когда Александра Лазаревича не
стало.
* * *
Надо заметить, я очень редко пишу портреты. Не потому, что это
«не мой» жанр, наоборот, я очень ценю каждую такую
возможность. Дело в том, что в живописи меня меньше всего
интересует живопись. Мой двигатель – сам предмет искусства, и
герой привлекает меня прежде всего как носитель определенной
жизненной философии, нравственной идеологии универсального
порядка: в основном это музыканты, именитые и безымянные, в
большой мере обезличенные персоналии «небесного воинства»,
