внимания и доверия.
Впервые увидев его лицо, я была совершенно околдована его
почти вызывающей утонченностью. В нем было нечто, чего я
раньше нигде не встречала – я бы назвала это «печать чистых
мыслей». Надо бы подобные лица вносить в Красную книгу и
охранять, как святыню. Мне оно казалось совершенно
нереальным - как звук, который можно видеть глазами. Но вот,
оно прямо передо мной, я его УЗНАЛА, и это вызывало
мистическое чувство вмешательства свыше.
* * *
Я моментально влюбилась в эту семью, в этот дом. Меня
покорила атмосфера искреннего внимания и
доброжелательности. И какая находка – семья, где все понимают
и поддерживают друг друга. Каждый раз, когда я туда звонила,
первое, что я слышала - кто бы ни взял трубку – был вопрос:
«Таня, когда вы к нам придете?» В супружеской паре была
заметна особая сплоченность, глубокое внутреннее родство,
которое, как правило, создается близостью перед лицом общих
испытаний.
* * *
О портрете заговорили в первый же вечер. Я не могла обещать
ничего конкретного, но уже точно знала, что пришла не
напрасно. Это был мой «небесный заказ» – как будто я
причастилась, проглотив сжатую пружину, которая рано или
поздно, в свой срок, неизбежно должна начать раскручиваться.
Не рассуждая о том, какую форму примет работа, я решила
действовать по обычной схеме, и первое, с чего надлежало начать
– это насквозь пропитаться дымом нового костра, войти в
резонанс: узнать-усвоить-полюбить. Только после этого
начинается творчество.
* * *
Время шло. Александр Лазаревич постепенно перестал
пользоваться палкой и мог спокойно ходить по квартире. Он
старался проявлять подчеркнутое гостеприимство, оказывать
маленькие услуги. Теперь он со всеми сидел за ужином.
Ужин – это было обязательно. Стоя на кухне, Александр
Лазаревич терпеливо ждал, когда я вымою руки, а затем
приглашал за стол. «Таня! Проходите. Садитесь на ПРИСУЩЕЕ
вам место!» Такова была неизменная формула. «Присущим» мне
местом на маленькой кухне стал стул у стены, зажатый между
столом и чем-то еще. Александр Лазаревич сидел обычно тоже у
стены, напротив, возле двери. Разговоры, начатые за ужином,
продолжались затем в комнате. Там же можно было слушать
музыку.
Содержание наших бесед я помню плохо. Главным было другое:
слабый плавающий звук напряженного высокого голоса,
неповторимость интонации, тонкий, органичный, лишенный
манерности аристократизм пластики, одушевленный и
