Аккуратно облегая очертания мебели, она прохудилась, а в некоторых местах виднелись дырочки. За предметами утвари пол был усыпан яркими детскими игрушками. В том числе, они находились и на полочках различной величины, расположенных выше. Вдоль противоположной стены пришлись шкаф, удлиненный стол для приготовления еды и узкая детская кровать. Над местом для кухни, которая обрамлялась размером стола, также находились полки, но, в отличие от «игрушечных», тут объемные и массивные, на которых бережно была расставлена всякая посуда. Столовые же приборы стояли вертикально в специальном для этого приспособлении и на большой столешнице, край которой упирался в высокий и объемный шкаф. Он величественно занимал один, но весь угол.
Из приборов в комнате были — небольшая электроплитка и чайник: они тоже располагались тут же, где положено было готовить еду.
— Здесь мы живем, — скромно произнесла Юля, но, как и всегда, улыбаясь.
Не найдя, что ответить, Рамсес восхитился:
— Уютно тут у вас.
Пока Рамсес осматривал комнату, он не заметил, когда Вера сняла яркую красную куртку и теперь она знакомила куклу с игрушками.
— Вы хотите кушать?
— Спасибо, Юля, мы с Дэвисом… — он замешкал, вспоминая, что тот не ел, но решил не уточняться и лишь добавил, соврав: — уже поели.
— А-а, — протянула доверчиво Юля, — тогда чаю, хотите?
Юля была столь восторженна и постоянно улыбалась, что ее радость, пожалуй, можно было сравнить с довольной Верой, которая обходительно обращалась с куклой и ей тоже (последовав примеру мамы) предложила попить чай в обществе других игрушек.
Рамсес согласился. Он занял место за обеденным столом, а Юля взялась хлопотать, готовя необходимое для чаепития, рядом, напротив, за соседней «кухонной» столешницей. За этим занятием улыбка хозяйки казалась более радостной — определенно было видно искреннее отношение Юли к происходящему, а глаза, наполненные небесной синевой, источали добро и теплоту.
После знакомства, наблюдая за Юлей, у него буквально вырвалась мысль, которая только что его посетила:
— Юля, как я с Вами познакомился, Вы постоянно улыбаетесь, словно сегодня самый счастливый день.
Пожалуй, только сейчас Рамсес понял, почему он не особо желал идти в церковь. Ему определенно хотелось продлить знакомство с Юлей, которая улыбалась в отличие от его угрюмого состояния Рамсеса и не особо разговорчивого Дэвиса.
— Я всегда улыбаюсь, — ответила она. — Как родилась. Потому что, это был счастливый день.
— День рождения?
— Ага.
— Из этого состоит Ваше счастье и оно длится по сей день?
— Ну, что Вы?! А Вы разве не знаете, из чего состоит счастье?
Рамсес вздумал отыскать ответ в голове.
— Да, как-то и не думал, — протянул он, крутившуюся в мозгах мысль, сам не понимая, толи и впрямь никогда не задумывался, из чего состоит счастье, толи с потерей памяти не может вспомнить, до чего додумался в свое время. — Скорее всего, я не знаю.
— Вот поэтому у Вас в глазах нет радости.
Он поразмышлял о взаимосвязи выражения глаз со счастьем, но, без особых выводов, смог лишь повториться:
— И все же, по-вашему мнению, из чего состоит счастье?
— Мне говорила моя бабушка, что само счастье — оно небольшое и даже вовсе малюпасенькое. Но этих крошечных капель в воздухе много и они постоянно пополняются с неба и не закончатся, даже, если все люди начнут разбирать их оттуда! И потому что они мелкие, капельки никогда не падают на землю. Но, если кто-то улыбнется, крошечное счастье попадает в него и остается в нем до тех пор, пока человеку не становится грустно. Если же часто улыбаться, то капелек внутри станет так много, что счастье уже никогда его не покинет.
— Так Вы всегда улыбаетесь, чтобы пополняться капельками счастья?
— Кажется, их у меня столь много, что я способна ими уже делиться, а улыбаюсь давно я потому, что внутри уже просто счастлива.
— Поделитесь, — попросил Рамсес и впервые с пробуждения широко улыбнулся.
— Вот Вы и получили капельки счастья, а я тут не при чем.
Рамсес не ответил и продолжал широко улыбаться. Вспоминая сказанное Юлей, он удивлялся, что, оказывается, для счастья ничего не надо делать, кроме, как просто выражать удовольствие. Но оттого, что он сейчас так надолго расплылся в улыбке, ему даже показалось, счастья в нем так много, что от легкости, заключающейся в невесомости каждой крошечной капельки, он вскоре оторвется от стула и полетит. Подумав об этом, у Рамсеса выразительное движение мышц лица приобрело еще больший максимум.
За разговором, и пребывая в раздумьях, он не заметил, что Юля уже накрыла стол.
Вера отказалась присоединиться к ним и Рамсес разлил чай на двоих. После этого он сложил руки перед собой и попросил Юлю прочитать молитву. Она охотно согласилась. Продекламировав наизусть священное писание, они принялись пить чай, а Рамсес с радостью продолжил разговор:
— Юля, Вы, вот прям, ежедневно улыбаетесь?
— Я не улыбалась, — ответила она, протягивая гостю кусочек выпечки, — когда у меня, до Веры, было две беременности.
Ошеломленный ответом, Рамсес чуть не выронил выпечку из рук.
— Мы с Дэвисом, — продолжала Юля, — сильно хотели ребенка, и тогда моя врач— гинеколог помогла мне. Она приходит к нам в церковь. Врач сразу предупредила, что у меня большая вероятность родить ребенка с синдромом Дауна, поэтому мне надо было пройти все обследования на выявление нарушений плода во время беременности — это я запомнила дословно и не забуду. Но мое первое положение на ранней стадии само закончилась выкидышем и, думаю, это получилось потому, что мои бабушка и дедушка были против. А больше всех тогда ругалась прабабушка Дэвиса. От этих стрессов я сильно уставала.
— Но, я так понимаю, прабабушка Дэвиса не знает, что у нее родился праправнук?
— Надеюсь, когда доча подрастет и станет еще красивее, мы их познакомим, а слов уже не надо будет говорить. Когда же я забеременела во второй раз, мы уже никому из наших не сказали. Но плоду поставили диагноз — синдром Дауна. Как у меня и Дэвиса. Тогда мы с Дэвисом много плакали, а когда мы решились на аборт — это решение далось нам ужасно болезненно. К счастью, я оказалась в положении в третий раз. Теперь, у нас есть красивая девочка. А вместе с ней в доме прибавилось благодати — Вера же улыбается, как и я, — пояснила она, ласково поглядев на дочь, чей детский голосок тихо, потому неразборчиво вел беседу от имени куклы с другими игрушками.
— Я не помню, чтобы я слышал о каких-то историях, которые меня впечатлили, но… — не закончив фразу, он растерянно замолчал, а, улыбнувшись, добавил: — впрочем, сейчас я вообще мало что помню.
— А как это, когда ничего нельзя вспомнить?
Рамсес пожал плечами.
— Ну, собственно, — сказал он, жуя, — и сравнить-то мне не с чем. Я не помню свое имя, да и других имен тоже. Не сохранилось в памяти, как Дэвис привез меня к себе домой и, в общем, чтобы не спросили, я обо всем забыл. А так, в беседе, я о чем-то знаю, многое понимаю и даже ведаю значение некоторых слов… Но в целом… Вот такое мое соприкосновение с прошлым, — так подытожил Рамсес. Он вновь пожал плечами, но теперь улыбнулся, а после сделал глоток ароматного чая.
— Что же Вы сегодня услышали незнакомое?
Он поднял глаза и посмотрел на улыбчивую Юлю, вспоминая. Сказал же Рамсес о первом, что пришло на ум:
— Допустим, я забыл, что надо молиться перед едой, и совершенно вылетело из головы, что за это я отправлюсь в ад! Хорошо, прабабушка Дэвиса мне напомнила и теперь я снова это делаю, вот только мне
