Всходил кровавый Марс: по следам войны

Так и надо, подлеца.

Какой-то безусый парень из недавнего пополнения не даёт пощады любителям Георгиев и военной славы:

Ух, ух, ух, ух,
На войне-то я петух,
На одной ноге скачу —
Об Егорье хлопочу;
Как Егорья захочу,
Из окопа заскочу.

А Егорий не даётся,
Над бедой моей смеётся...
Вошь — царица частушки.
Её прославляют на всех концах леса:

Мы геройску драку днём
С австрияками ведём,
А всю ночку напролёт
Вошь окопная грызёт.

Только шкура засвербила —
Я со страху млею.
С немцем биться я готов,
А со вшой не смею.

Нам на немца наплевать,
Смерти не страшимся,
С немцем рады воевать,
А со вшой боимся...

Шкира и десятки таких же Шкир целиком погружены в любовное токование:

Эх, бабью какое счастье,
Что стоят пехотны части...
Ой ты, полька кучерява,
Где ты, стерва, ночевала?
Ты ж божилася, клялася,
Что.........

У заборов пестрят многоцветные платки пограничных баб. Бабьи глаза из-под платков говорят многообещающим языком. Если политическое слияние России с Галицией не удалось, то гений рода, принимая во внимание настойчивое поведение Шкиры, вероятно, не останется в проигрыше.

Из лесу доносятся похотливые взвизгивания.

Бонахи — огромная пограничная деревня, затерявшаяся в глухом лесу. В мирное время местные жители занимаются контрабандой и грабежом. Но с тех пор как дело это перешло в руки цивилизованных народов, жители Бонахов изнывают от безделья и делают вид, будто сеют, пашут и косят. Костюм у них русинский, язык польский, подданство русское, нравы готтентотские. Это настоящие лесные люди, грязные и обросшие, как звери. Отсюда и само название — Бонахи (бонах — дикий, некультурный, лесной обитатель).

Три мучительных неудобства здешней стоянки — блохи, отсутствие уборных и отсутствие столов. От блох мы спасаемся в палатках. Столы заменили собственными чемоданами, так что приходится писать, согнувшись в три погибели. Но отсутствие уборных бросается и в нос и в глаза на каждом шагу, так как огромная деревня битком набита парками, обозами и резервными частями.

Трём дефектам нашей стоянки соответствуют три больших преимущества. Первое — дикий сосновый бор, пропахший хвоей и лесными цветами. Второе — почти первобытная простота. Платье носит один командир бригады, дабы его не приняли за простого солдата. У остальных все костюмные отличия стёрлись. Третье — запрятанность от врагов земных и надземных. Аэропланы наведываются, но редко. Здесь мы совершенно невидимы ни сверху, ни снизу, ни с боков. Даже люди, стоящие друг от друга в двух верстах, никогда не встречаются и ничего друг о друге не знают. Вместе с удушливым запахом хвои и некультурного человека сейчас в палатку врывается рёв пушек и ровный красивый звук гудящего мотора. Над лесом хищно кружится германский зтаубе», не внушая ни малейшего страха. Солдаты беспечно веселятся. Из разных концов несётся потренькивание балалаек, и в воздухе висит разноголосая бойкая песня:

Перед зеркалом стояла,
Рожу краской натирала.
Уморилась, уморилась, умори-ла-ся.
Я уморушка такая, уморю-шень-ка...

Это поют куряне под балалайку Звегинцева.

Чоботи, чоботочки мои,
Придушили животочки ви мни, -

звенит на другом конце высокий тенор Шкиры.

Развалясь на земле, офицеры играют в карты. Неподвижий застывшие сосны источают одуряющий