крупчатки себе намолоть хотел.
У Марка блеснула мысль:
— Батенька, — сказал он отцу, — а нельзя пар от паровоза брать — рельсы-то, ведь, тут за стенкой...
Крупчатник не дал Граеву времени ответить и закричал:
— Я говорю! Давай мне мальчишек! Вот золотая голова! Ну этот головой в силос не воткнется. Руку- то где сбедил?
— Пулей ранило!
— Где?
— Где — в бою, знамо.
— Ах ты духовой! Все у вас такие или это выдающий?..
— У меня в банде — все ровняк, — важно сказал Марк.
— Да что ты! Банда, говоришь?! — спросил крупчатник, подмигивая Граеву.
— А как же — банда смерти...
Крупчатник звонко хлопнул себя по животу ладонью и потребовал:
— Давай сюда всю твою банду!
Из котельной крупчатник провел мурманцев в машину; она стояла вся в сборе, даже были облиты против ржавчины олеонафтом все полированные ходовые части...
Потом вышли под навес, где вдоль самой стены мельницы проходил подъездной путь.
— А, ведь, твой инженер-то верно говорит, — оживился Андреев, примерив глазами, где приходится за стеной паровая машина. — Марк, иди гони сюда машину, а я тебе стрелку сделаю...
Марк побежал исполнять приказание машиниста, и скоро декапод вкатился под мельничный навес и встал около стены машинной. Рабочие долго обсуждали с крупчатником, от какого места и как взять пар, осмотрели паропровод мельницы, подобрали трубы с флянцами и решили, что выдумку Марка осуществить можно.
Марк сиял и вставлял в беседу старших разные деловые, но в большей части недельные замечания. А они всецело погрузились в обмеры, расчеты и не слушали его. Марк надулся и забился на паровоз, где было невыносимо жарко.
Отец Марка не проронил ни слова о том, что мысль о применении паровоза для питания мельницы паром мелькнула у него самого еще при первом разговоре с крупчатником. Граев решил тут же перемолоть зерно на муку, чтобы не стоять лишних две недели у мельницы Калашниковской пристани в Петербурге.
Когда мурманцы вернулись на стан, поднялась суматоха: Граев сейчас же велел собираться и перевести поезд к мельнице.
Мальчишкам было жалко расставаться с веселой лесной речкой. А «банда смерти» утешилась тем, что получила приглашение в полном составе работать на мельнице. Завистники тотчас распространили слух, что:
— Маркушка опять замолол. Мели, Емеля, твоя неделя...
И Марку кричали с крыши вагонов, пока поезд пробегал сорок верст лесом:
— Эй, Емельян Маркыч, мука-то из штанов сыплется!..
«Банда смерти» хранила на все задирания завистников важное молчание...
На следующий день насмешники поутихли. Они увидали, что крупчатник, сидя на крылечке и подставляя рукава, чтобы туда задувал ветерок, серьезно разговаривал с Марком и его товарищами о том, чтобы подобрать артель вот таких же «ершей», а не ветродуев, в роде вот того, что на крышу камни швыряет.
— Перестань камни швырять! — вдруг завопил Василий Васильевич и с неожиданной для него легкостью сорвался с крылечка и побежал догонять ветродуя с таким свирепым лицом, что тот юркнул под вагоны и притаился.
Тяжело дыша, крупчатник вернулся и пожаловался:
— Сердитый я, оттого и полнею. Ох, жарко! Глаша, — крикнул он, — самовар кипит?
— Кипит, Васильич!
— Идемте, хлопцы, хватим по черепушечке чайку. А это что за принцесса? — спросил он, увидав Аню, подходившую к крыльцу.
— Это наша «милосердная сестра»!
— Ишь, ты, кудрявая! Вот если бы моя Анюта не померла — такая же была бы невеста. Глаша, глянь-ка сюда!
Черноволосая жена крупчатника выглянула из окна через цветы.
— Ты гляди-ка, Глаша, девушка-то какая! Вылитая наша Анюта...
Глаша внимательно осмотрела Аню и спросила:
— Тебя, девочка, как звать?
— Анна Гай, madame, — сказала Аня, испугавшись темного взгляда женщины, и по институтски присела и подпрыгнула...
— Ах ты, господи! — восхищенно воскликнул крупчатник, — реверанс делать умеет. Иди, девуля, чай пить... Рекомендую — наша супруга Глафира Петровна.
— Иди, иди, милая, — тихо и мягко позвала Глафира Петровна.
Напившись чаю, мальчишки с крупчатником пошли осматривать мельницу. Аня тоже встала и простилась с Глафирой Петровной, но та ей сказала:
— Посиди, что тебе там с мальчишками шамонаться...
— Мне в околодок надо.
— Что еще за околодок?
— А это где лечат. Фельдшер.
— Еще здравствуйте: фершал! Говорю сиди...
— Да, madame!
Когда Марк после осмотра мельницы вернулся за Аней, то увидел, что она стоит среди горницы перед большим зеркалом, слегка приподняв тоненькие руки, а Глафира Петровна с полным ртом булавок стоит перед ней на коленях и что-то прикраивает синее, накинутое Ане на плечи. Глаза у Глафиры Петровны были красные: она успела за это время поплакать.
Увидев Марка, Глафира Петровна замахнулась на него ножницами и гусыней прошипела, теряя из рта булавки:
— Уходи! Ишь ты! Лоботряс! Место ей там с вами!
Аня улыбнулась Марку глазами, сказала:
— Иди, Марк. Я скоро.
— Ничего не скоро, — прошипела Глафира Петровна, — и ночевать у меня будешь. Да стой ты, ради бога, прямо...
И Глафира Петровна принялась, лазая по полу вокруг Ани, подравнивать подол синего платья.
Марк ушел.
XXVII. Красная ярмарка.
Прошло четыре дня, и мельница загудела и запела, словно пароход, готовый к отвалу. От паровоза, поставленного под навес, провели через пробитую в стене дыру паропровод к машине мельницы — и, приведя ее в порядок, пустили мельницу, чтобы испытать трансмиссии впустую. Потребовав, чтобы на машину и к динамо поставили две смены опытных машинистов и смазчиков, крупчатник забрал почти всех мальчишек мурманского маршрута и, расставив их около аппаратов мельницы по всем ее этажам, объяснял, водя с собой Марка, что надо делать. В сущности, на каждый пол мельницы было бы довольно двух-трех опытных рабочих — их дело все состояло в том, чтобы следить за правильным течением автоматической работы мельницы; вся она была слажена, как часы: забирала элеватором из своих закромов или из вагонов
