уже высказались и в Интернете…
— О, наша Мельпомена уже начинает понимать силу Интернета? — насмешливо спросила Эрато. — Когда нас чуть-чуть не разбили на этот раз в Интернете, грешным делом, подумала, что нам очень повезло, что Каллиопа что-то там значит. Там все сохраняется, это ведь не радио, не телевидение, а уж тем более — не газета.
— Многие люди наоборот звонили на радиостанции, писали, мне тогда в прямом эфире хамили и оскорбляли. Но они не правы. И это увидели все, — не слишком уверенно сказал премьер. — А вот это мне очень напоминает… гладиаторские бои.
— Поверь, без Интернета никто ничего не увидит. И без Каллиопы, конечно, — заметила Эрато. — Но это действительно виртуальные гладиаторские бои! Ты в курсе, что на античные арены выходили и гладиаторы-женщины, называвшиеся амазонками? Списки победителей игр свидетельствуют о том, что силой и храбростью они часто превосходили мужчин. Одна из таких амазонок сражалась на колеснице, а гладиатор Ахиллия лучше всех современников владела мечом.
— Я знаю, что участие женщин в смешанных боях считалось непристойным зрелищем, — с улыбкой заметил Николай.
— Так многие и балет считают в чем-то весьма «непристойным зрелищем», заранее считая всех балерин… сам знаешь кем, — парировала Эрато. — Кстати, сколько человек насчитывает ваша балетная труппа?
— По-моему, около 230, то ли 240 человек, — настороженно ответил Николай. — Станешь спрашивать, почему меня никто не поддержал? А как они могут поддержать? Их уволят или сделают жизнь невыносимой. В прошлом году у нас было… много чего. Вот у нас существует балетный профсоюз, который возглавляет … художественный руководитель, а его заместитель — его заместитель и в профсоюзе. И когда в прошлом году было собрание, где артисты требовали, чтобы они оставили должность профсоюза, потому что профсоюз — это важная организация, не смогли добиться. Парень, который громче всех выступал, его просто сняли с ближайших спектаклей.
— Так-так, — задумчиво сказала Эрато. — А что это за парень?
— Он еще и парень Гели Вороновой, Талии, как ты ее называешь. Фамилия его Игнатенко. Мало того, что у нас профсоюз возглавляет худрук, он же толком не работает, к девочкам пристает. Решил тут сам возглавить «скорую помощь», девчонкам объявил, будто скоро станет генеральным директором театра. У нас принимаются на работу в качестве преподавателей люди без высшего образования, что, опять-таки, невозможно. И дальше на другие должности тоже. А тут получается, самого именитого артиста в своем поколении — унижают перед всеми. Прости, что мне приходится хвастать, но больше наград, чем у меня, нет ни у кого. Мало того, я — человек с образованием, с опытом работы на конкретном участке работы, да? Вот так вот поступают. Вот это, конечно, удивительно.
— Да ничего удивительного, — ответила Эрато. — Лучше отдавать себе отчет, что дальше будет еще хуже! Скажи, а в театре ты можешь на кого-то рассчитывать?
— Ну, как? Меня все хлопают по плечу, мне говорят на ухо: «Держись», мне жмут руку… Мне было плохо, а наша дива попросила тебя опубликовать то злосчастное письмо… Мне все говорят: «Понимаешь, ты — известный, тебе можно, как бы, вот… Тебе можно бороться, а мы — неизвестные». И все в один день тоже могут оказаться в такой же ситуации.
— Скажи, ты жалеешь?
— Нет, я ни о чем не жалею! — твердо ответил Николай. — В основном, я был шокирован теми условиями работы, в которые мы поставлены. Ты имеешь представление, что такое в зоне сцены готовиться к выходу на сцену. Потому что балет — технически сложное искусство! Нужно обязательно пространство, определенное покрытие пола, не кафель, по крайней мере!
— Скажи, а промолчать о реконструкции театра ты не мог? — спросила Эрато, с тревогой прислушиваясь к каким-то скребущимся звукам за дверью. — Ну, чисто гипотетически хотя бы… Вот взял бы и промолчал! А?
— Да, я бы промолчал! — повысил голос Николай. — Так все думают, не понимая, что мне же здесь работать, все организовывать! Реконструкция театра осложнялась тем, что само историческое здание оказалось зажатым в плотной застройке. Расширять его в сторону нельзя, как это было сделано с Ковент- Гарденом и Ла Скала. У нас из-за этого и так были «карманы» очень маленькие, потому что так исторически сложилось при застройке. Хотя тогда это было самое большое театральное здание, а сейчас оно, к сожалению, не очень велико. И когда носят декорации жесткие, мы должны отодвинуться, а куда? Но главным персонажам необходимо распрыгаться, потому что наш выход на сцену начинается с прыжка. Это очень опасная для здоровья нагрузка, если не приготовишься. А здесь места нет даже, потому что тебе некуда приткнуться за кулисами. Но тут еще носят декорацию, а в коридор ты выйти не можешь! Там, где раньше мы имели хотя бы закуток, теперь положили кафель «для красоты» и «историзма», а на кафеле артистам балета прыгать нельзя. И так — чего ни коснись!
— Я пробовала как-то эти вопросы задавать в интервью, а мне сказали, у вас теперь есть 2 шикарных зала для разогрева… И я не знала, что добавить!
— Они никогда не отвечают мне лично, всегда за спиной, — тяжело вздохнул Николай. — Все заявления наших руководителей о том, как они нас облагодетельствовали… просто обидная чушь. Ну, ты представь себе эти залы на шестом этаже! А сцена — на втором! Ну, понимаешь, что они просто издеваются?.. Потому что никто из них не подумал об артистах. И потом это же производство, такое живое производство. И когда я об этом говорил, то ни разу не произнес сумму, во что это вылилось, ни разу не сказал о деньгах. Я ведь лишь говорил о том, что касалось самой организации спектаклей!
— Да, а про суммы сказали другие, Коля, не оправдывайся передо мной! Лучше посмотри, во что выливается обсуждение твоей борьбы за справедливость по пунктам и по существу.
С этими словами Эрато пододвинула ему ноутбук, где в статье одного из сайтов Каллиопы была приведена наиболее типичная дискуссия по поводу его претензий к реконструкции театра.
