— Нет, Алексей, весь шоколад будет принадлежать тебе. Он же аварийный, а летать следует без аварий. Значит, шоколад должен быть цел.
Правильно? Получай! — И он протянул Алеше конфету.
Фёдор Александрович первый раз сидел вот так, вместе со всеми соседями, за столом. Оказывается, он уж не такой угрюмый, как это всем казалось, и надо было бы давно его приветить. И ему было бы легче. Одному с горем тяжело.
— Редко видимся, — сказал Степан Егорович. — А надо бы чаще.
— Работа!
Фёдор Александрович помешивал в стакане чай и оглядывал всех сидящих за столом. Вот какие у него соседи.
А память стала у него никудышная.
«Вот этот шустрый — Макар, рядом Геннадий, а как же зовут их сестру?» — Он глядел на Настеньку и никак не мог вспомнить её имени.
— Настенька! — сказала Ольга Андреевна. — Передай Фёдору Александровичу пирога.
«Настенька! — обрадовался Фёдор Александрович. — Надо тренировать память. А то куда это годится? Так что-нибудь и очень важное можно забыть».
Чай пили очень весело, все хвалили пирог и общий подарок, который сделали Геннадий, Миша и Настенька. Подарок имел свою историю.
Геннадий на заводе получил ордер на великанские валенки, сорок седьмого размера. Миша отнёс ордер в свой местком — там искали именно такие валенки для ночного сторожа. Взамен ордера на валенки Мише дали ордер на покрывало, а Настенька у себя в больнице сменяла покрывало на башмаки. Алёшке они пришлись впору.
— Это великая комбинация! — объяснил Геннадий. — И вот её организатор — Михаил Тимохин!
Все засмеялись.
А Миша краснел и просил Генку замолчать, но Геннадий не унимался:
— Мишка, не скрывай своего таланта — ты же у нас механик.
— При чём здесь механик! — Миша начинал сердиться. — Валенки могли стоять целую вечность как музейная редкость, а они пригодились. Какая же это комбинация?
Тётя Маша заступилась за Мишу:
— Вся история правильная, без всякой хитрости.
А Миша, конфузясь, продолжал объяснять:
— Старик дежурит в холодном помещении, у него ревматизм.
— Понятно, понятно! За здоровье великого комбинатора! — закричал Генка.
Все стали чокаться. Алёша чокался рюмкой, в которой был сладкий чай.
За столом стало шумно, и даже Фёдор Александрович стал улыбаться.
Тут Степан Егорович вдруг постучал ножом, оглядел всех и начал говорить басом:
Запела и тётя Маша:
Подхватил и Генка:
И тогда запели все:
Не пел только Фёдор Александрович. Он смотрел на фотографию человека, которого запомнил на всю жизнь.
Несомненно, это был он. Фёдор Александрович не может не узнать его. Но он не может сказать о нём ни одного слова ни его сыну, ни его жене.
— Вы, может, встречались? — спросила Алёшина мама.
— Нет, нет, — поспешно ответил Петров.
— Вы так смотрели… — Ольга Андреевна поглядела на него с надеждой.
— Нет, не встречался, — повторил Петров и добавил с трудом: — Он просто немного похож на одного моего товарища.
— Это бывает, — сказала Ольга Андреевна.
— Люди похожие встречаются часто, тем более он в форме.
Ольга Андреевна сняла со стены фотографию. На ней, в военной гимнастёрке, светловолосый, ещё совсем молодой человек.
Фотография военного человека пошла по кругу. Её передавали из рук в руки соседи, которые собрались за столом в честь рождения его сына.
Плохо, когда человек болеет…
Иногда после хороших дней наступают плохие. У Алёши так и получилось. Он ходил на каток без свитера — это раз. Ел снег — это два, и теперь лежит уже пятый день. В школу не ходит, к Гуркиным не поехал и самое главное — не бывает на чердаке.
Он слышит над головой Макаровы шаги. Вчера на чердаке был Степан Егорович, и они вместе с Макаром гоняли голубиную стайку. А Алёша даже не мог смотреть в окно — дома была мама. Пришлось лежать в постели. Разве она разрешила бы встать! Обидно!
По-настоящему болеть плохо: и голова болит, и глотать больно, и надо терпеть всякое лечение. Лекарство ещё ничего, его проглотишь, и кончено, а вот горчичники — это гораздо хуже.
Когда Настя Тимохина вошла к ним в комнату, Алёша натянул на голову одеяло и отвернулся к стенке. Настя налила в тарелку тёплой воды и разорвала пакет с горчичниками.
— Ну-ка! — сказала она. — Поставим сначала на спину, под лопаточки.
Алёша засопел.
— Не спишь, знаю! — сказала Настя. — Давай скоренько, а то мне на дежурство идти. Открывай глаза, не притворяйся!
Алёша молчал. Настя потянула одеяло.
— Эх, ты! — сказала она. — Неженка!
— Я не неженка, я что хочешь могу вытерпеть, — сказал Алёша.
