девочки, которую сам же и задушил. Помолился о той, что возродилась из мертвых, а он ее снова убил. Произнося молитву, он чувствовал, как женщина, живущая в этой маленькой девочке, продолжает его бесить. Так тебе и надо! Теперь будешь знать, что значит быть слабой и хрупкой!
Идзуми привел себя в порядок и помчался домой. С того момента, как он отправился на прогулку, прошло минут сорок — пятьдесят, не больше. Он заскочил в сад позади дома, нарвал побеги имбиря и зашел в дом через гараж. На кухне, одетая в легкое летнее платье Цутаэ, позевывая, мешала тесто для оладий. Мидзусимы видно не было, но из ванной доносился шум льющейся воды.
— Ты где был? — спросила Цутаэ, продолжая мешать тесто и не отрывая глаз от экрана включенного телевизора.
— В комнате у себя. Задремал.
— А, понятно. Тут только что приходил Мориваки-сан, ну, который приехал к Исияме в гости. Не слышал?
— Нет, я спал, — недовольно покачал головой Идзуми.
— Говорит, что ребенок у них пропал.
— Юка-тян, что ли? — многозначительно поинтересовался Идзуми, но Цутаэ не заметила его скрытого намека.
— Да, Юка-тян. Самая симпатичная из детей. Сказал, что она пропала. Разве можно пропасть в этих горах? Разве ребенок полезет сам в горы? Родители сами виноваты — недоглядели.
Идзуми протянул имбирь. Имбирь был перезрелым, в нем копошились муравьи. Цутаэ на мгновение замерла. Взгляд ее приковали не муравьи, а царапины на тыльной стороне его руки.
— Что это у тебя с рукой?
— Похоже, порезался, когда собирал имбирь.
— Ой, ну спасибо тебе, — елейно заулыбалась Цутаэ.
Еще бы сказала «извини, что пришлось так пострадать из-за Мидзусимы», с горечью подумал Идзуми.
В гостиную вошел сияющий, как медный пятак, Мидзусима, смывший с себя следы любовных утех.
— Босс, доброе утро!
— Я тут сходил нарвал тебе зелени для супа. Ты ведь любишь имбирь?
— Спасибо, очень любезно с вашей стороны.
День начинался как любой другой летний день. За завтраком Мидзусима сказал:
— Босс, а с этим-то что будем делать?
— С чем?
— С трупом собаки.
Речь шла о трупе охотничьей собаки, который они позавчера принесли с дачи Тоёкавы. Останки они положили в пластиковый пакет и бросили рядом с мусоркой. Вспомнив о только что задушенной девочке, Идзуми с трудом сдерживал раздражение.
Ну зачем же за столом об этом говорить!
— Извините.
— Займись этим. Где-нибудь зарой потом.
— Понял.
«Это как раз дело по тебе — заниматься трупами собак». — Идзуми бросил злобный взгляд на спину Мидзусимы.
Неожиданно кто-то положил ему на лоб холодную руку. Уцуми очнулся от длинного сна наяву.
— У вас, похоже, температура. — Прямо перед собой он увидел беспокойное, нахмуренное лицо Касуми. — Не стоило вам спать на земле.
Еще не вернувшийся к реальности Уцуми отвел от женщины взгляд и медленно огляделся вокруг. Небо было облачным — приближались сумерки. Явно прошло много времени. Было ли все это сном? Или же в мелкой озерной ряби он разглядел события того утра? С чего это он вдруг стал грезить наяву? И случилось это с ним, с Уцуми, — с человеком, который никогда не давал волю воображению. Кто показал ему этот сон? Все еще в растрепанных чувствах, Уцуми поднял взгляд на Касуми, с беспокойством смотревшую ему в лицо.
— Что случилось? Вид у вас какой-то растерянный.
— Сон видел.
— О чем? — спросила Касуми, по-прежнему держа руку у него на лбу.
Уцуми, ничего не ответив, отдернул ее руку и вытер пот со лба.
— Земля холодная, пойдем-ка в машину.
Последовав совету Касуми, Уцуми поднялся с земли. Голова была тяжелой, тело бил мелкий озноб. Касуми тихонько положила руку ему на плечо. Когда ее плотная ладонь мягко легла на его костлявое плечо, он с удивлением подумал, насколько тяжела и полнокровна рука здорового человека. Только жар от его тела был сильнее.
— Вы весь горите. Что будем делать?
— Посплю в машине, пока температура не спадет.
— Может, лучше где-нибудь прилечь, — невозмутимым тоном предложила Касуми. — Давайте схожу спрошу, где здесь можно остановиться.
— Да все в порядке.
— И все же…
— Сказал же, все в порядке.
Касуми проигнорировала его слова. Уцуми смотрел ей вслед, как она легко бежит в своих обтягивающих ягодицы джинсах. Он плотно сжал губы, решив ни за что не рассказывать Касуми о своем сне наяву. Кроме того, он твердо решил не заниматься расследованием Масаё-си Идзуми. Сон остается сном. Воображение — всего лишь воображение. Спустя некоторое время вернулась расстроенная Касуми:
— Нигде нет свободных комнат. Что будем делать? Могла бы я водить машину — не было б проблем.
— В любом случае пойдем в машину.
Уцуми поднялся, борясь с ознобом, но у него закружилась голова, и он чуть не упал. Касуми поспешно подставила ему плечо.
— У вас жаропонижающее есть? — спросила она.
Уцуми, оставив ее вопрос без ответа, собрался с духом и попытался сделать несколько шагов. Он чувствовал обращенные на него любопытные взгляды туристов. Их можно было понять. По каменной мостовой нетвердой походкой шел мужчина, почти повиснув на женщине, держащей его под руку. Возможно, они интуитивно догадывались, что перед ними тяжелобольной. Уж не появилась ли у него на лице печать смерти? Уцуми внимательно изучил свое отражение в стекле припаркованной машины. Оттуда на него замутненными жаром глазами смотрел тощий бродячий пес.
— Мориваки-сан, у меня с лицом… с лицом что-то не так?
Касуми покачала головой:
— Да не сказала бы.
— Ну ладно.
Поняв, что от Касуми не ускользнуло его беспокойство, он вдруг расслабился. Ноги у него тут же подкосились, но впервые за все время болезни ему показалось, что он может довериться другому человеку. Это, наверное, свидетельство моей слабости, равнодушно подумал Уцуми.
2
Через щель в двери сочился желтый свет, образуя на одеяле вытянутую трапецию. Он проснулся в темноте, поднял правую руку и подставил ее под полоску света. Рука, которая когда-то сжимала шеи
