преступников и проворно строчила протоколы, полностью лишилась своей плоти. Резко выступающие суставы, пальцы скелета. Ладонь, потерявшая былую мягкость, выглядела словно пучок сухих веток. В конечном итоге плоть разрушится, станет костями. Он рассматривал то, что было основой его тела. Основа эта медленно, но верно проступала на поверхности. До чего же удивительное чувство — истощение. Уцуми с восхищением рассматривал голубые вены на тыльной стороне руки. Внутри кровеносных сосудов беспорядочно носились мириады раковых клеток. Когда исчезнет плоть, вместе с ней исчезнут и клетки. Их сожгут вместе с ним в крематории, они превратятся в прах. Так им и надо, подумал Уцуми. Он жалел свое тело, ему так хотелось, чтобы оно продержалось хотя бы чуточку дольше. С другой стороны, мысль о собственном бессилии была ему отвратительна. Лучше уж исчезнуть, прекратить существовать, подумал он.
— Уцуми-сан, не спите?
— Нет.
Касуми осторожно открыла дверь. Она стояла в освещенном дверном проеме, и он мог видеть только ее силуэт.
— Как температура?
— Спала.
Хорошо. Можно поговорить? — Облегченно вздохнув, Касуми вошла в комнату. — Я включу свет?
Она включила свет. В холодном белом свете флуоресцентной лампы комната выглядела по- другому, не как днем. Комната в восемь дзё, с татами, без мебели. Занавесок тоже нет, в черном стекле окна отчетливое отражение лампы. За окном — круглая луна. Уцуми повернул к себе болтающиеся на худом левом запястье часы и посмотрел на циферблат. Шел десятый час. Приняв лекарство, он проспал почти два часа.
— Будете вставать?
— Нет, еще немного полежу.
Касуми, чье тело не знало болезни, еле заметно улыбнулась. Уцуми, изъеденный изнутри раковыми клетками, готов был отдыхать до бесконечности. Касуми села рядом с футоном на татами. Видимо замерзнув, она накинула поверх футболки белую рубашку.
— Странное у меня какое-то чувство. Я ведь здесь уже четыре года не была. Думала, что никогда в жизни сюда больше не войду. И вот снова благодаря вам оказалась в этом доме.
Касуми обвела взглядом комнату. Уцуми рассеянно наблюдал, как на ее лицо набегает тревожная тень, набегает и исчезает. Переживая за Уцуми, который почувствовал себя плохо, Касуми пошла просить у Цутаэ разрешения переночевать на бывшей даче Исиямы. Уцуми ждал, трясясь в ознобе, на заднем сиденье машины. Почти сразу появился Мидзусима на джипе и отвез его на дачу на вершине горы. Уцуми нетвердой от жара походкой поднялся по бетонной лестнице, ведущей к входу в дом, той самой лестнице, по которой четыре года назад в одиночку спустилась Юка; краем глаза увидев гостиную, в которую заходили члены поисковой группы, поднялся на второй этаж в спальню. Мебель, посуда, спальные принадлежности — все осталось нетронутым с того самого времени. Исияма продал дачу вместе со всем скарбом.
— Исияма поселил нас в этой комнате. Отсюда из окна виден сад. Детям нравилось в нем играть. Когда я осталась одна, чтобы искать Юку, тоже в этой комнате спала. Интересно, куда делась занавеска? Раньше здесь висел тюль.
— И после того, как все произошло?
— Да. Я много раз видела ее с улицы, а вот в дом уже четыре года не заходила. Одной было очень тяжело. Все думала, где же в этой темноте притаилось зло, спрятавшее от меня мою девочку. После того что я пережила, мне стало казаться, что я могу вынести все, что угодно. — Взгляд Касуми скользил по черному небу. — Где же она может быть? Ведь четыре года прошло, а мы так и не знаем, куда она исчезла. Может, умерла? Ходили слухи, что ее закопали где-то в горах, и тогда выходит, что преступник кто-то из местных. Если так, то кто? И почему он это сделал? Я знать хочу. Очень хочу. И вместе с тем, если вдруг найдутся ее останки, как я буду жить дальше, не представляю. Искать ее стало смыслом моей жизни. Я все это время жила верой в то, что она жива. Никому не дано понять, что я чувствую, — все бормотала и бормотала Касуми, одно и то же, одно и то же.
Уцуми вспомнил о своем сне наяву. Рассказывать о нем он не собирался.
— Я этот дом немного другим запомнила. Все чуть-чуть другое: и прихожая, и лестница, и гостиная, и кухня, и сад. Мне казалось, что дом большой, а он оказался на удивление маленьким, и лестница более крутая, чем я ее запомнила. А еще я все время была уверена, что качели в саду белые. А тут посмотрела — выкрашены в светло-зеленый цвет. И свет — только что заметила, — настольная лампа с абажуром. Память человеческая — ненадежная штука. Так я, должно быть, и Юку забуду. Интересно, как выглядит девочка, которую я ищу? Странно это — не знать лицо собственного ребенка.
Касуми подняла взгляд на лампу и завершила свой монолог глубоким вздохом. После разговора с Исиямой она выглядела подавленной. Уцуми решил, что его приезд с другой женщиной стал для нее потрясением, но сейчас, слушая Касуми, подумал, что дело, похоже, в другом. Эта женщина продолжала дрейфовать в океане одиночества и никак не могла выбраться из него. Уцуми подумал, что чувствует то же самое.
— О чем вы говорили с Исиямой-сан?
— Да мы и не говорили особо. Он задумчивый какой-то был, погружен в свой собственный мир. Да и я подумала, что говорить-то нам, в сущности, не о чем. Мы друг другу больше не интересны, нет ничего, что бы нас связывало. Непонятно, что это за страсть такая была между нами?
— Так оно, наверное, и бывает, — скривился от яркого света Уцуми; глаза его никак не могли привыкнуть.
Касуми, будто разговаривая сама с собой, повторила за ним:
— Так оно, наверное, и бывает.
— Здорово у него получилось стать альфонсом. Я до сих пор под впечатлением.
— Почему? — Касуми пристально посмотрела на Уцуми, будто он сказал что-то неожиданное; ему стало как-то жутковато, таким пронзительным был взгляд, устремленный на него. — Почему вы так думаете?
— Даже если человек в бегах и вынужден скрываться, захотеть стать альфонсом… Я себе этого представить не могу.
Уцуми снова почувствовал беспричинное раздражение, как и тогда, когда впервые увидел легкомысленный облик Исиямы. Он бы никогда не стал таким, в какой бы тяжелой ситуации ни оказался. Касуми, сидевшая на полу, поджав под себя ноги, села более непринужденно.
— Это не имеет никакого отношения к тому, что его преследуют. Уверена. Просто он стал свободным, не в пример мне. Потому-то мне так тяжело на душе.
— Неужели? А я-то считал, что стать альфонсом значит потерять свободу. Совместная жизнь — цепочка компромиссов. Разве не так? Я бы лучше жил один. Это точно.
— Ну, может, для вас так оно и есть. Исияма же не считает, что это компромисс. Он, возможно, получает от этого удовольствие. То, что приносит человеку удовольствие, приближает его к свободе. Исияма-сан сейчас так считает. И только я всегда буду продолжать искать Юку, — медленно произнесла она, оглядываясь по сторонам, будто в поисках подходящих слов.
Пытаясь удержать тяжелую голову на весу, Уцуми из последних сил пытался наблюдать за Касуми. Когда он отрывал голову от подушки, перед глазами все начинало плыть — после того, как температура спала, понизился и гемоглобин в крови. Мышцы шеи у него тоже ослабли.
— А что, постоянно искать Юку разве так уж тяжело? — явно стараясь ее задеть, поинтересовался Уцуми.
Он не мог избавиться от ощущения, что, когда Касуми рассказывала про поиск дочери, она будто говорила: «Мне повезло, что есть чем заняться». Будто очнувшись, Касуми бросила на Уцуми презрительный взгляд, поднялась с татами и пошла открывать окно. Она молчала, видимо, сердилась. Прохладный воздух, принесший запах гор, коснулся его плеч. Лежа на спине, он уставился в окно на открывшееся его взору ночное небо. На черном небе вырисовывалась ущербная луна. Касуми обернулась.
