клыками пропорет, эту ногой потопчет. Да гляди, еще и уйдет.
— Вы, видимо, охотник? — хмуро сказал Глеб. — Приходилось раньше езживать в поле.
— Мы эти загадки уже раз слыхали, — сказал тихим отчетливым голосом Владимир. — Через такие речи мы и здесь оказались. Да толку-то что?
— Толк всецело от вас зависит, — сказал незнакомец.
— А вы кто же сами будете? Заяц? — спросил насмешливо Глеб.
Незнакомец посмотрел на Глеба. Он не обиделся.
— Был и зайцем. Спасения искал у серых. Нашел один мусор. Помилуй Бог, как хорошо! Самоедство! Даже церковь святую раскололи… Куда ни придешь: вы какой партии? Наш или не наш?.. Союзы, объединения, центры… Говорят, пишут… Доклады… Речи… Эрдеки, эсдеки, фашисты… А то еще пакость выдумали: евразийцы. О чтоб им!.. Профессора!.. А Россия?.. Да… конечно… — Он передразнил кого-то и сказал напыщенным тоном: «мы понимаем отлично, что без толчка извне Россию нельзя спасти». Толчка извне?.. Этого недоставало… Черта с два! Дождешься, что по носу вам этот толчок дадут. Так и хочется сказать: Да вы понимаете ли, господа хорошие, что есть на свете мировое еврейство? Оно посадило на горб русскому народу коммунизм, чтобы дотла уничтожить Россию… Америка — евреи, Англия — евреи, Франция — евреи, Германия — евреи… Вы понимаете, что мировой капитал держит над Россией коммунистов, а те орут: «Долой мировой капитал»… Комедия!.. Извне?.. А тоже… иные, кто постарше особенно, скулят о России.
— Россию надо заслужить, — внушительно сказал Ядринцев.
Гость, принимая от Ольги стакан с чаем и большой кусок белого хлеба, густо намазанный маслом, снова внимательно и зорко посмотрел в глаза Ядринцеву.
— Надо ее завоевать, — тихо сказал он. — Завоевать по?том и кровью… Страшными лишениями… Голодом… Наблудили, напакостили, наблевали на Святую Русь… Государя убили… Государыню, девушек невинных, великих княжен, наследника-отрока смертною мукою замучили… На все это промолчали… Аполитичные, мол… А потом даром войти… в экспрессе «Варшава — Москва» приехать хотите… Хотите Россию? — вдруг почти выкрикнул он. — Даешь Россию!..
— Кажется, для этого мы сюда и приехали, — сказал, сумрачно глядя на гостя, Владимир. — Получили приглашение сами не знаем от кого… Не боясь никакой провокации…
— Верите мне, хорошо… Не верите, тогда и не надо… Но знайте одно: заслужить Россию — это значит рисковать… Рисковать каждую минуту, каждый час. Ни одной ночи спокойной… Каждый день ждать, что выдадут или сами проболтаетесь… Если вы сейчас пойдете со мною, вы рискуете, что я предам вас… и я рискую, что вы неосторожным словом или поступком меня выдадите.
— Мы на это и шли, — сказал Глеб. — Мы это отлично понимаем…
Гость еще раз осмотрел всех острым взглядом. Потом он вопросительно взглянул на своего спутника. Тот сидел в углу и, держа обеими руками, как ребенок, стакан с чаем, медленно прихлебывал из него. Заметив взгляд гостя, он молча кивнул утвердительно головою.
— «Коммунизм умрет, Россия не умрет», — твердо и внушительно сказал гость. — Я к вам от Белой Свитки. Если вы готовы идти с нами, Братьями Русской Правды, я вас сегодня же доставлю в Гилевичи… Там вам дадим советские паспорта, «липовые» понятно, и научим, что делать. Если вам страшно, не надо… Тогда не будем говорить высоких слов о России. Значит, вы не красные и не белые… Оставайтесь серыми. Живите себе спокойно… Пилите доски, колите дрова… Благодарите Бога, что сыты и в тепле… И до конца жизни оставайтесь беженцами…
Молчание было ответом на слова незнакомца. В этом молчании он прочитал согласие.
Под вечер выехали тремя санями. На первых, на которых приехали незнакомцы, за возницу сел дровосек Бурзила, а в санях были старый Ядринцев и гость, походивший на Савинкова. На вторых были Владимир и молчаливый «с прожидью», лошадью здесь правил дровосек Чабаха. На третьих сидели Глеб и Ольга с Феопеном.
Когда уезжали, первый гость сказал провожавшему их старшему пильщику Андронову:
— Чуть свет, верьхи.
— Ладно… Понимаем, — хмуро ответил, снимая шапку, Андронов.
Сани то шуршали, увязая в мягких сугробах, то стучали по гололедке. Бурзило правил уверенно. Где вез прямиком через прогалины, поросшие мелким кривым лесом по болотным мерзлым кочкам, где сворачивал узкими тропинками в лес, и трудно было за снегом угадать, едет он «на дурняка» или по занесенной лесной дороге.
— Через Ракитницу, думаешь, проедешь? — спросил Ядринцев. — Замерзла, думаешь?
— Я краем… Вепревым лесом и на Селище.
— Ну и ну.
— А вы знаете эти места? — спросил незнакомец.
— Как не знать. Шесть лет здесь ходил.
— И урочище Борисову Гриву знаете? За Гилевичами?
— Еще бы. Там и жил. В Тмутараканских казармах.
— Значит, вы драгоценнейший человек для нас. Белая Свитка не ошибся, выбрав вас.
— Что нас взяли, я понимаю, — сказал Ядринцев. — А вот зачем согласились взять Ольгу Николаевну?
— И ей дело будет, поверьте.
Уже было темно, когда сразу из леса попали на шоссе. Бурзила кинул замерзшие веревочные вожжи в сани, соскочил с облучка и побежал к ближайшему телеграфному столбу. Он засветил спичку и стал разглядывать номер столба.
— Семьсот шестнадцатый! — крикнул он к саням.
— Все одно. Бери влево, — ответил незнакомец.
— А вы думали семьсот одиннадцатый?
— Да, так было бы лучше. У двадцать первого пост.
— Никого теперь нету. Глядите, какая дорога.
Все шоссе, во всю ширину, было растоптано многочисленными людскими следами. Точно речная зыбь легла по снегу и на ней узкой змейкой тянулась колея от колес.
— Видали? — весело крикнул Бурзила. — Все прошли на чугунку. Теперь и посты их там будут. До самых Гилевичей никого не встретим. Абы не опоздать.
— Ничего, времени еще много.
— А разве не ночью?
— Завтракать будет.
— А то нам… в лесу… сказывали: ночью. Видать, значит, ошиблись.
— Завтрак заказан, — сказал незнакомец и потом молчал всю дорогу.
Сани неслись по шоссе. Ольга сидела рядом с братом.
— Феопен, — сказала она, вдруг выпрямляясь и беря лесоруба за плечо. — Ты не знаешь, что это за люди?
— А хто ж их знает, какие они люди.
— А не большевики они, Феопен?
— Может, и большевики… Разве их почем угадаешь. Не тавреные!
— Так ты их совсем не знаешь? Не врешь?
Феопен промолчал.
Сани пробирались по следу. Они оттянули далеко от передних саней. Кругом был лес. С еловых лапчатых ветвей сыпал снег, холодил лицо и засыпал глаза.
— Зачем большевики? — точно проснувшись, пробурчал Феопен. — Настоящие люди… Хорошие люди.
— Да ты их знаешь или нет? — допытывалась Ольга.
— Чего знать?.. Моего интересу тут нисколько… Известно: делай, что велят.
— А велит-то кто, Феопен?
— Велит… — Он подумал и договорил тихо и внушительно: — Великий Князь велит… через Белую
