отвергнутой, он никогда не сможет попросить ее помочь ему — и, конечно, Наташе — в той или иной форме. Он никогда не рассказывал Наташе о сцене с Луизой в своем кабинете и никогда не расскажет. Это доказывало только одно: Наташу явно никогда не примут в семью Тауэрс. Луиза уж об этом позаботится. Он снова вспомнил слова отца, сказанные после ленча. Они ярко запечатлелись в его памяти. Неужели отец так его ненавидел?
Чарльз попытался сосредоточиться на Наташиных словах. В этом был смысл. Очевидно, он никогда не сможет соперничать с косметической компанией собственной семьи, но массовый рынок, где «Луиза Тауэрс» никогда не была и не будет, почему бы ему не попытать счастья там? Если он своими силами добьется успеха, вероятно, отец признает, что его сын чего-то стоит. Тогда однажды этот мост соединит их.
Он взял в ладони серьезное Наташино лицо. Ее кожа напоминала бархат, бархатный персик. Он проделал дорожку языком по ее лицу, наслаждаясь тем, как она изгибается от удовольствия, предвкушая, как она скоро будет извиваться в его объятиях. Он никогда ничего не обещал ей, и она никогда ничего не требовала от него. Он утешал ее, когда она оплакивала Кристину, которая росла без матери в коммунистическом аду Праги; она утешала его, когда он оплакивал потерю своей семьи.
— Завтра, — сказал он с уверенностью, которой не испытывал, — завтра мы начнем закупать все необходимое для маленькой компании по уходу за кожей. — Когда ее лицо просияло, он передразнил ее: — Маленького салона косметических средств для ухода за кожей для массового потребителя.
Токио, 1976
На высоком стуле, который принес ухмыляющийся и в то же время явно испытывающий почтение служащий магазина, важно восседал юный джентльмен, приходившийся по странному сочетанию одновременно и приемным сыном, и внуком по мужу самой важной почетной гостье, мадам Луизе Тауэрс. По бесстрастному выражению лица Кика — а это был он — было непонятно, одобряет или не одобряет юноша церемонию открытия, что с точки зрения японских сановников отвечало правилам этикета.
Владельцы колоссального универсального магазина «Такашимайя» с такими же ничего не выражавшими лицами и их жены в изысканных кимоно, стоявшие на шаг позади мужей, негромко зааплодировали, когда Луиза перерезала белую шелковую ленту, опоясывавшую первый «Институт красоты Луизы Тауэрс» и отдел магазина в Японии.
Несмотря на то, что Кик признавал, как очаровательно выглядела Лулу в светло-бирюзовом шелковом костюме, туфлях в цвет костюму и маленькой шляпке с вуалью, в глубине души его воротило от лицемерия всего происходящего. Для поездки дед лично составил для него отдельный план, дабы внук мог лучше познакомиться с Луизой Тауэрс. Выполняя один из пунктов этого расписания, ему пришлось встать ни свет ни заря, чтобы встретиться с Даги Фасеффом, шефом отдела творческих композиций компании, и выяснить, все ли сделано для успешного проведения церемонии.
Теперь он знал — как будто его это волновало, — почему кожа Лулу источает почти мертвенно- бледный, лунный свет, когда она поворачивается лицом к аудитории; Даги сказал ему, что японские женщины страстно мечтают сделать свою кожу безупречно белой и готовы выложить за это сколько угодно йен. Кик также знал, почему на бирюзовом костюме Лулу не появилось ни единой морщинки, хотя она в нем уже намного больше часа. Это чудо стало возможным благодаря свету двух вольфрамовых прожекторов, на установку которых ушла целая вечность, начиная примерно с восьми часов утра. Сейчас их свет, проходивший сквозь специальный задник из совершенно белой, невидимой бумаги, создавал тот самый, необходимый драматический эффект, отбрасывая тени на две колонны, специально воздвигнутые к церемонии открытия, чтобы натянуть белую шелковую ленту перед «Институтом». И еще, как объяснил Даги, прожектора «очаровательно подчеркивали линии скул мадам Тауэрс». «Очаровательный» было одним из любимых словечек Даги.
Кик попытался взглянуть на часы так, чтобы никто не заметил. Он положил левую руку на колено. Пропади ты пропадом! Рукав закрывал циферблат. Если бы он догадался посмотреть, когда вставал, чтобы присоединиться к аплодисментам, но он этого не сделал, а дед слишком хорошо вдолбил ему свою лекцию о том, как важен в Японии язык жестов и правильный контакт глаз, чтобы он сейчас забыл об осторожности.
Кик поступил так, как он частенько делал, чтобы скоротать время на бесконечных официальных мероприятиях «Тауэрс»: он начал вести воображаемую беседу с директором «Такашимайя», который сейчас произносил очередную высокопарную приветственную речь, которую мучительно долго переводили на корявый английский.
Хотя мальчик оставался совершенно неподвижным, его темно-голубые глаза сверкали, обегая длинную, покорную очередь женщин-покупательниц, окруживших новый «Институт Луизы Тауэрс». Казались, те внимали каждому слову, дожидаясь долгожданной минуты, когда смогут сделать первые покупки.
Лулу почувствовала, как ему тяжко сидеть здесь, и понимающе улыбнулась. Так вот, он, Кик, не намерен доставлять ей удовольствие, улыбнувшись в ответ, хотя знал, что не ее вина, что он торчит здесь, на этом утомительном мероприятии, в душном универсальном магазине Токио, вместо того чтобы купаться в проливе Зунд или ловить рыбу в Мэне с кем-нибудь из своих лучших друзей из Дэлтона. Не ее вина, что дед вынужден был улететь домой потому, что дяде Леонарду стало хуже.
И все равно он обвинял Луизу точно так же — он знал это наверняка, — как ее обвинила бы его мать. Потому, что она существовала. Потому, что она построила «Луизу Тауэрс». Потому что теперь, когда дядя Чарли порвал все отношения с компанией и — что еще хуже — понукаемый всей родней начал свое дело, все мечты его деда о будущем связаны с ним и, в меньшей степени, с его сестрой Фионой. Это так нечестно!
Кик незаметно поерзал на стуле, так как теперь, опять через переводчика, Луиза начала произносить речь, слава Богу, последнюю на сегодняшний день.
— Я счастлива сообщить вам, что на этой неделе Ее Королевское Высочество, принцесса Чичибу, невестка вашего великого императора Хирохито окажет честь фирме «Луиза Тауэрс», посетив с королевским визитом первые производственные цеха нашего нового Института в Японии, в Готембе. Чтобы отпраздновать это великое событие, власти города Готембы проложили новую дорогу от главной автострады до нашей фабрики…
Опять лицемерие! Кик знал, поскольку слышал не один разговор на эту тему, что его всемогущий дед подкупил власти Готембы, чтобы они провели крошечный отрезок дороги. А, ладно, какое ему до этого дело!
Ой, нет, что это Луиза говорит? Она говорит то, о чем он умолял ее никогда не говорить. Хуже того, она простирает к нему руки в духе примадонны, так что совершенно невозможно не послушаться ее призыва — выйти к ней на свет вольфрамовых прожекторов.
— Мне хотелось бы представить вам всем юное поколение мужчин рода Тауэрс: мой сын — Кристофер Тауэрс.
Как она смеет называть его своим сыном! Тем не менее он поклонился, как учил дед. «Только один вежливый поклон в знак уважения. По всей Японии ты увидишь мужчин и женщин, которые разыгрывают из себя полных идиотов, стараясь перекланяться друг другу. Но не забывай, сынок, это — для японцев. Для американцев — только один поклон».
