Но он не заплакал. Я обняла его, и мы вместе смотрели на остывающий желток. Билли принялся бить ногой о ножку стола. Я пыталась не обращать на это внимания, но —
— Перестань, Цыпленок, — попросила я.
— Билли, пожалуйста, перестань.
— Ладно. Если не хочешь есть, ступай в свою комнату.
Билли ушел, а я заварила чай, приготовившись вновь услышать удары кубиков о ставень, но из его комнаты не доносилось ни звука. Ни стука, ни плача — ничего. Я направилась туда и увидела, что он лежит на кровати, свернувшись калачиком, поджав ноги к груди.
— Билли, с тобой все в порядке? — спросила я.
— Угу.
Я дотронулась тыльной стороной ладони до его лба. Жара не было.
— Уверен?
— Да.
Попытавшись распрямить ему ноги, я ощутила, как напряжены у него мышцы.
— Билли, солнышко…
— Я не плачу.
Боже. Глядя, как дрожит его тело, я сказала то единственное, чего не должна была говорить.
— Я верну Спайка, малыш.
— Правда? — Его лицо озарилось надеждой. — Обещаешь?
— Я постараюсь.
Билли долго смотрел на меня, а затем произнес:
— У тебя не получится.
— Милый, мы это уладим. Так или иначе, но уладим. Обещаю.
Билли сел и обхватил меня руками. Он не заплакал, просто уткнулся лицом мне в живот. Я вновь его уложила, и он тотчас же свернулся в позу зародыша. Я села рядом, провела рукой по его волосам. Спустя какое-то время дыхание выровнялось, он уснул. Эмоциональное истощение, подумала я. Как и у всех в этом паршивом мире.
Я глядела на съежившееся тельце, гладила по спине, пальцы осторожно пробегались по маленьким выпуклостям позвонков. Я так давно не видела сына без Спайка, что, казалось, он потерял часть самого себя — руку или ногу. Если выписать для него новую игрушечную собачку из Штатов, как скоро ее доставят сюда кораблем? И сможет ли она заменить Спайка? Но даже если бы мне удалось это сделать, поправить все остальное я не могла. Царапины на локтях покрылись корочкой и со временем заживут, и с потерей Спайка он смирится, но…
Рашми вопросительно смотрела на меня, изогнув бровь. Объяснять я ничего не стала, не было сил. Сказала, что Билли плохо спал ночью и нужно дать ему выспаться.
— Возможно, я вернусь поздно. У меня дела в Симле.
Рашми с готовностью кивнула, и я ушла.
Я спустилась на велосипеде по холму мимо того дома — надпись так никуда и не делась, но в остальном деревня выглядела вполне обычно. Вспомнились слова Уокера: «В этой стране штиль сменяется бурей в мгновение ока». Я искала мальчика, отобравшего Спайка, но, разумеется, тот на глаза не попадался.
Дети сидели под баньяном, болтали на хинди, но стоило мне подъехать, как воцарилась почтительная тишина. Я быстро провела урок, не обращая внимания на ошибки в произношении. Я обманывала их — они заслуживали лучшего, но в тот день все казалось совершенно неважным. Мне нужно было в дом настоятеля церкви Христа, поговорить с преподобным Локком о Билли. Нужно было пообщаться с кем-то, кто обучен искусству мудрых советов и сострадания.
Преподобный Локк открыл дверь, но не расплылся в щербатой улыбке и не заявил, что я замечательная.
— Слышал, ваш малыш пострадал вчера в небольшой стычке, — сказал он. — Как он?
— Несколько царапин, но… нет, он не пострадал.
Преподобный Локк провел меня в свой кабинет, и мы сели на мягкие стулья.
— Вчерашний инцидент спровоцировал у Билли всплеск ненависти, а нам хотелось бы научить его совсем обратному. Даже не знаю, как донести до него, что ненависть к людям уродует человека. Это не оправдание воровству, но… как видите, у меня в голове путаница.
— Понимаю. — Добрый пастор сидел, сложив руки на коленях; благожелательное выражение его лица показалось мне маской, и я вдруг спросила себя, а каков он на самом деле.
— У вас есть дети?
Он медленно кивнул:
— Была дочь.
— Была?
— Она умерла.
— Ох, простите.
— Да. Война, знаете ли. — Он печально улыбнулся. — Но мы говорили о вашем сыне.
В сравнении со смертью дочери украденная игрушка выглядела сущим пустяком.
— Я не хочу, чтобы он научился ненависти. А сейчас он так злится.
— Не сомневаюсь. И в будущем ему еще не раз предстоит испытать злость. Та к что, возможно, случившееся — хорошая возможность научить его, как справляться с собственной яростью.
Пастор был прав, вот только как я научу Билли управлять своей злостью, если сама того не умею.
— Почему бы вам не начать с прощения?
— С прощения?
Я представила мальчишек, набросившихся на Билли, его заплаканное лицо и разбитые в кровь локти, их хохот, представила Спайка. Я-то понимала, что всему виной нищета и детские желания, но на другой чаше весов был Билли, и прощение во мне еще не созрело.
Преподобный Локк улыбнулся:
— Хотел бы я оказаться более полезным, но, боюсь, лучшего совета я вам дать не могу. Люди творят ужасные вещи по самым различным причинам — из-за нищеты, страсти, жажды власти, идей… список весьма длинный. Научите вашего сына прощать. — Он встал, как мне показалось, с трудом. — Простите великодушно, но меня сейчас ждут в другом месте.
— Разумеется. — Я вскочила, нервно теребя сумочку. — Вы же не знали, что я приду. Спасибо за то, что уделили мне время.
Он взял меня за руку:
— Даже если бы я мог уделить вам больше времени, миссис Митчелл, это бы ничего не изменило. Прощение — вот решение вашей проблемы. — Его лицо было совсем близко, длинное, изможденное. Он кивнул на книжные полки: — Мне жаль, что приходится вот так покидать вас. Быть может, заглянете еще разок в церковные записи? — Он развел руки в стороны, словно извиняясь за то, что не может предложить чего-то большего.
Я поблагодарила, и он прошаркал за дверь, сразу сделавшись каким-то маленьким. Я пожалела о том, что разбередила его воспоминания о дочери, но, конечно же, он и не забывал о ней. Просто он знает, как жить с болью в сердце. Хорошо бы и мне обучиться этому.
Я сняла с полки выцветший том, раскрыла на январе 1858-го — годе смерти Аделы. Пролистала страницы, просматривая обычные приходские записи, и наконец добралась до листка, лежавшего отдельно. Судя по всему, его вырвали из другой книги. Сложенный вдвое, он лежал между страницами с записями октября 1858-го.
