кафтан и добирался до тела. Но Иисус милосердный, который никогда ни одну живую тварь не обижал, говорит:
— На тебе хлебца, дурачок, коль ты голоден! — и бросает ему хлеб из сумы.
А пес такой злой, что ничего знать не хочет, — зубы скалит, ворчит, лает и уже рвет Иисусовы штаны.
— Я тебе хлеба дал, не трогал тебя, а ты мне одежу рвешь и лаешь попусту! Дурачок, Господа своего не узнал! За это ты человеку служить будешь и жить без него не сможешь, — молвил Иисус так строго, что пес хвост поджал, завыл и, как одурелый, побежал куда глаза глядят.
А Иисус пришел на богомолье. Народу — что деревьев в лесу, что травы на лугах, видимо- невидимо. А в костеле пусто, оттого что в корчме музыка играла, и перед папертью — целая ярмарка. Пьянство, распутство, грех всякий, как и в наше время бывает.
Выходит Иисус из костела после обедни, смотрит — а толпа, как колосья под Петром, колышется и во все стороны разбегается. Бегут — кто с кнутом, кто жердь из плетня выдернул, кто за кол хватается, а иные камней на земле ищут. Бабы орут, лезут на плетни, на возы, дети плачут, и все кричат:
— Бешеная собака! Бешеная собака!
А собака с высунутым языком мечется между ними и — прямо на Иисуса.
Господь не испугался — узнал ту самую собаку из леса. Распахнул кафтан и говорит:
— Пойди сюда, Бурек, тебе со мной лучше будет, чем в лесу.
Прикрыл ее полой, простер над ней руку и молвил:
— Не убивайте ее, люди, она тоже божья тварь и голодная, несчастная, бездомная и загнанная.
Но мужики закричали, заворчали и ну стучать кольями в землю: дескать, это зверь дикий, бешеный, немало он у нас гусей да овец перетаскал! Сколько мы убытку от него постоянно терпим! Да и человека он не пожалеет — чуть что, зубами вцепится! Никому без палки в поле нельзя выйти, потому что от этого дьявола никуда не денешься. Убить его надо непременно.
И хотели мужики насильно взять собаку из-под Иисусова кафтана и убить.
А Господь рассердился и крикнул:
— Не подходите! Значит, вы, безобразники, пьяницы этакие, собаки боитесь, а Бога не боитесь, а?
Он так это грозно сказал, что люди отступили, а он их стал отчитывать за то, что они, негодники, пришли на богомолье, а только водку пьют в корчмах и богохульствуют, что воры они, что не каются и друг друга мучают, как палачи, и грозил, что не минет их кара божия.
Сказал это Иисус Христос, поднял свой посох и хотел уйти. Но народ его уже узнал, и все как рухнут на колени, как заплачут! И стали его молить:
— Оставайся с нами, Господи! Оставайся! Будем тебе служить верно, как этот пес… пьянчуги мы, безбожники, злые, а ты все-таки не уходи! Наказывай нас, бей, но не оставляй нас, сирот беспризорных! — И так плакали, так — молили, что смягчилось сердце Иисусово, и он еще немного побыл с ними, наставлял, отпускал грехи и благословлял всех.
А уходя, сказал:
— Говорите, вредил вам пес? Отныне будет он служить вам. И гусей постережет, и овец загонять будет, а когда хозяин напьется, будет сторожем скота и добра его. Верным другом будет вам. Только вы его жалейте, не обижайте!
И ушел Иисус ходить по земле.
Оглянулся — а Бурек сидит там, где он его оставил.
— Бурек, иди со мной, что ж ты, дурачок, один останешься?
И собака пошла за ним и с тех пор всегда с ним ходила, тихая, чуткая, верная, как самый преданный слуга.
И ходили они вместе повсюду, по лесам, по водам, по всему свету.
Не раз, когда случалось им голодать, собака ловила в лесу какую-нибудь птицу или приносила гуся, а то и барашка, и так они вместе кормились.
А частенько, когда Иисус, измаявшись, отдыхал, Бурек отгонял недобрых людей и дикого зверя, не давая в обиду Господа.
Когда пришел час и поганые фарисеи повели Иисуса на муки, бедный Бурек кидался на всех, кусался, защищал своего хозяина, как умел.
А Иисус из-под креста, который нес на себе, сказал ему:
— Совесть их будет грызть сильнее, чем ты… А ты мне не поможешь…
И когда его, замученного, распяли на кресте, пес сидел подле и выл…
На другой день люди все разошлись, и не было уже подле Христа ни Пресвятой Богородицы, ни апостолов, остался с ним один Бурек. Лизал пробитые гвоздями ноги умирающего и выл, выл, выл…
А когда наступил третий день, очнулся Иисус, смотрит — у креста нет никого, один только Бурек жалобно скулит и жмется к его ногам.
И поглядел на него Господь милостиво и с последним вздохом молвил:
— Пойдем, Бурек, со мной!
И собака в тот же миг испустила дух и пошла за своим хозяином. Аминь!
— Так все и было, как я вам рассказал, люди добрые! — заключил Рох, перекрестился и ушел на другую половину, где Ганка, заметив, что он очень устал, уже приготовила ему постель.
Глубокое молчание царило в избе. Все думали о только что слышанной удивительной истории, а Ягусь, Юзя и Настка украдкой утирали слезы, — так взволновала их участь Иисуса и поведение собаки. Уже одно то, что нашелся в мире пес, который был лучше людей и вернее их, заставало всех призадуматься. Понемногу разговорились, стали тихо обмениваться замечаниями, но тут Ягустинка, слушавшая Роха внимательно, вдруг подняла голову, насмешливо фыркнула и сказала:
— Чудеса в решете! А я вам получше сказочку расскажу — про то, как человек вола сотворил:
— Чем моя сказка хуже Роховой?
Изба так и грохнула смехом. Посыпались прибаутки, сказки, поговорки всякие.
— Ягустинка все знает!
— Как же, вдова по трем мужьям, так уж ученая!
— Один ее поутру учил кнутом, другой в полдень ремнем, а третий под вечер частенько дубинкой угощал! — крикнул Рафалов.
— Пошла бы я и за четвертого, только не за тебя, дурака сопливого!
— Баба не может без побоев, как та Христова собака без хозяина, — вот Ягустинке и скучно! — бросил кто-то из парней.
— Дурак! Ты лучше смотри, чтобы никто тебя не увидел, когда ты носишь отцовы мешки Янкелю за водку! А вдов не касайся, не твоего это ума дело, — оборвала его Ягустинка так резко, что все притихли: каждый боялся, как бы она со злости не стала рассказывать вслух все, что знает, а знала она многое. Строптивая была баба, упрямая, за словом в карман не лезла. Не раз такое скажет, что у людей волосы дыбом вставали и мороз по коже пробегал, потому что для нее не было ничего святого, не почитала она даже ксендза и костел. И сколько раз ксендз ее отчитывал с амвона и призывал опомниться! Но это не помогало. Она потом говорила повсюду:
— И без ксендза каждый к Господу Богу дорогу найдет, если честно будет жить. А ксендз пусть лучше за своей экономкой смотрит, она уже третьего носит и опять где-нибудь обронит!
