— Ты… Кейт? Что ты сказала?
Мой желудок подскакивает и застревает где-то в районе горла.
Финн не должен был быть здесь. И не должен был узнать обо мне
Проходит одна-единственная томительно долгая секунда.
Я не могу больше врать ему:
— Я — ведьма.
18
Он выглядит… как? Разочарованно?
Его глаза за очками непроницаемы, лишь на лбу меж бровями залегла глубокая морщинка.
— Ты мне не сказала, — говорит он.
— Нет.
— Почему?
Как я могу это объяснить? Он думает, что я храбрая и сильная, но это не так. Я даже вполовину не такая сильная, как мне хотелось бы. Иногда я боюсь и сомневаюсь. Прямо сейчас меня переполняют эмоции — отчаяние, и злость, и досада на то, что я не понимаю, как теперь все исправить. Если бы я призналась ему раньше — как знать, какие чувства он испытал бы?
Я не хочу отталкивать Финна. Но как рассказать ему, что я передумала и перечувствовала за несколько последних недель?..
Я не уверена, что достаточно смела для этого.
— Я думала, что ты, может быть, догадался, — беспомощно лепечу я. — Когда я пришла посмотреть реестр.
Он качает головой.
— Я подозревал, что, возможно, кто-то из твоих сестер…
— И я, и сестры. Мы все. И мы не просто какие-то обычные ведьмы, о нас есть пророчество. Мы… да ты же слышал, наверное.
Он пожимает плечами:
— Ты кричала.
Я смотрю на Марианну, а она с любопытством смотрит на нас, переводя взгляд с одного на другого. Интересно, какие выводы она сделает.
— Я совсем не знаю, что теперь делать, — говорю я тоненьким, жалобным голоском. — Они заставляют меня поехать в Нью-Лондон. В пророчестве говорится, что одна из нас либо поможет ведьмам вернуться к власти, либо станет причиной нового Террора. Они думают, что это я, а Сестричество… они там все, на самом деле, ведьмы… а мне придется навсегда уехать из Чатэма, и…
Мой голос срывается. Я сглатываю Слезы, спрятав лицо в ладонях. Чтобы восстановить самообладание, я ритмично дышу: вдох-выдох, вдох-выдох. Чья-то рука ложится мне на плечо и разворачивает меня. Сквозь пальцы я вижу, что это Финн. Он смотрит на меня глазами, полными сострадания. Сострадания и еще чего-то; это «что-то» дает мне надежду, что он не станет относиться ко мне хуже, даже если я начну вопить, плакать и швыряться вещами. Он привлекает меня к себе, хотя его мать стоит тут же рядом.
Он смелее, чем я.
Я шмыгаю носом, уткнувшись в его грубую серую хлопчатобумажную рубаху.
— Я не хочу терять тебя. Но и сестер я не хочу терять тоже.
— Я знаю. — Он гладит меня по спине. Прижавшись к его груди и закрыв глаза, я чувствую себя защищенной от всех бед мира.
Его мать кашляет:
— Финн? Могу я минуточку поговорить с Кейт?
Рука Финна скользит по моей спине, и он неохотно выпускает меня из объятий. Я с такой же неохотой отстраняюсь от него.
— Конечно. — Он отходит, едва взглянув на Марианну. — Я буду наверху.
Мы обе ждем, когда закроется дверь, ведущая в жилую часть дома. Марианна смотрит на меня поверх очков, и я чувствую себя нерадивой школьницей, не выполнившей домашнее задание. Сейчас ей наверняка стало совершенно очевидно, что между ее сыном и мной что-то есть. Она была так добра ко мне, но теперь, наверное, возненавидит.
— Простите, — говорю я.
Марианна снимает очки, кладет их на прилавок и, сощурившись, смотрит на меня:
— За что?
— Вам наверняка неприятно, что ваш сын попал в такую переделку.
— Ну конечно, это все несколько осложняет, но мы не можем выбирать, кого полюбим.
— Ох… ну он… это же… он не… — бормочу я.
— Может, он и не сказал ни слова, но я знаю моего сына. Я видела, как он на вас смотрит.
— Как? — Я ненавижу себя за то, что не могу не задать ей этого вопроса.
— Он готов убить за вас.
Я думаю о пистолете в голенище сапога Финна. О том, как он говорил, что готов на все, чтобы защитить от опасности мать и сестру. Тогда меня это заинтриговало, потому что не вязалось с обликом робкого сына книготорговца. Но сейчас это пугает меня. Закон менее суров к мужчинам, но за тяжкие преступления, вроде восстания против Братьев или убийства, полагается плавучая тюрьма.
— Я могу сама о себе позаботиться, и о своих сестрах тоже. Знаю, я совершила ошибку, но мои сестры важнее для меня всего на свете. Я все ради них сделаю.
— А вы яркая женщина, Кейт, — улыбается мне Марианна. — Такая сильная, и знающая, и…
— Знающая? — Я смеюсь, но в моем смехе нет ни капли веселья. — Вряд ли. Все оказалось совсем не так, как я думала. Я так зла на Маму… я понимаю, это ужасно, потому что она умерла и не может себя защитить, но у нее было от меня слишком много этих чертовых тайн! — Я с силой опускаю кулак на прилавок, и предплечье отзывается болью. — Она просит меня позаботиться о сестрах, а потом по рукам и ногам вяжет меня своими секретами!
Марианна перехватывает мой кулак прежде, чем я успеваю еще раз стукнуть им по прилавку.
— Анна была моей подругой, но она поручила вам очень серьезное дело. Слишком серьезное. Держать все это в тайне от Отца, от сестер… ото всех… такого никто не выдержит.
— Нет. Я справлюсь.
Я отхожу в сторону и смотрю в окно, на соседей, спешащих по своим делам. Им нет никакого дела до моих страданий.
— Но вы не должны справляться в одиночку, — мягко говорит Марианна. — Сильный человек силен еще и потому, что может попросить о помощи и поделиться своими бедами, а не прятать их ото всех.
Я глубоко вдыхаю и чувствую запах чернил, пергамента и пыли. Я делаю выдох. Она права. Я не знаю, как мне быть. И я не хочу быть пешкой в руках Сестер. Поэтому я и пришла сюда.
— Вы поможете мне? — тихо спрашиваю я. — Пожалуйста.
Марианна снова улыбается.
— Вы любите моего сына, Кейт? Вы хотите за него выйти?
Я киваю.
— Тогда давайте посмотрим, что можно сделать.
Она хлопает по соседней табуретке, приглашая меня присесть.
— Маура хочет вступить в Сестричество. Елена говорит, что Сестры могут причинить ей вред, чтоб только заполучить меня. Если мне придется отдать свою свободу за ее, я так и поступлю. А что еще делать? Они обещают оберегать Мауру и Тэсс, если я буду их слушаться.
Марианна хмурится.
— Откуда вы знаете, что они сдержат слово? Они могут нарушить его, стоит вам в чем-то им отказать.
