«На сердце дождь», — поет Верлен. Оплачены счетаДождя. Окошко вспыхнуло углями,И вижу я: стоит слепой художник у холстаИ выжженными смотрит в ночь глазами.— Вопрос наивный у тебя, приятель, на уме.Нет, я совсем не различаю цвета.(Мешает краски.) Был бы я без них в кромешной тьме.Я вижу ими, и не надо света.Так и на дне, где солнце худосочнее всего,Вся тварь живет им, всякое растенье,И грезят, что когда-нибудь свершится торжество:Безмолвия и шторма обрученье.
Бадхн
— Кому теперь бадхонес мне прикажешь сочинять?Ищи-свищи того, кто знает идиш,Умершего отца живому сыну не понять,Допелся-доплясался я, как видишь.Так мне в жилетку плакался в таверне «Морячок»Из Лодзи старый бадхн, и на бражкуВсе налегал, и закусью служил ему стишок:— Ой, мне бы эту бражку да во фляжку!И снова: — Ну зачем, скажи? Ведь это ж ой-ун-вэй,Ведь это ж черти с нами пошутили:Живые мертвым во какой отгрохали музей,А говорить им там не разрешили!И плачет бадхн пьяненький, и лезет он в карман,И вот передо мной Псалмы раскрыты.— Скажи, ты пепел или песнь? Ты бадхн иль обман?Прах иль один из тридцати шести ты?
Ювелир из Салоников
Промокший, к ювелиру из Салоников вхожу,Как под хупу, под полог лиловатыйИ в лупу меж его бровей, как в третий глаз, гляжу,И кланяюсь ему, как виноватый.— Отец сокровищ, я уже с рассвета на ногах,Всех ювелиров обошел и знаю:Лишь у тебя сокровище найдется в тайникахДля той, чье имя я благословляю.Шкатулку достает он, и в печали голубойЛежат сапфиры на его ладони иМерцают. — Не найдешь нигде гармонии такой,Пожалуй, даже и в самой гармонии.Но если хочешь мой совет: для той, что любишь ты,Что сны твои ночные окрыляет,В нить капли этого дождя чистейшей чистотыСобрал бы я: дешевле не бывает.
Юность
Реальнее ножа и проще хлеба мой фантом,Из глины ты, моя фата-моргана.Не для того ли на берег я выплюнут китом,Чтоб слушать фортепьяно урагана?Я слышу. Мне семнадцать. Стрелки башенных часов,В который раз, на том же самом круге,Показывают юность (время сдохнет без кругов):Дождь, двое, и она дрожит в испуге.
