Старица Марфа. Поп в Толвуе был, выборный из местных крестьян, Ермолай Герасимов. Век его добро помнить буду. Он, видя мое горе, сжалился, послал верных людей, принесли мне весточку от мужа. Жив мой Федор Никитич! Да только уж не Федор — Филарет. Постригли Феденьку, отправили в Сийскую обитель близ Холмогор. Он там с настоятелем поладил, узнал про деточек! Живы мои светы! Сестра Феденькина, Марфа, княгиня Черкасская, спасла их, приютила! Отправили ее вместе с деточками на Белоозеро.
Потом Марфушке дозволили перебраться с детками в романовскую вотчину, в село Клин. Тут я, хоть и тосковала по ним до смерти, малость успокоилась, и хвори, что меня допекали, отступили — крестьяне стали мне носить воду из целебного ключа, вода с молитвой меня и спасли. Было для чего жить — для того, чтобы с мужем и с деточками встретиться!
Понемногу стала узнавать, что на Москве деется.
И явилось, что беда моя, может, меня от гибели спасла. На Москве голод, пожары, моровая язва. Борискино царство ей впрок не пошло! После долгих дождей в прошлом году грянули ранние морозы, озимые сгубили, неурожай. За ломоть хлеба друг дружку убивают! На торгу мясо человечье из-под полы продают. И покупают! Замертво падают на улицах, лежат неотпетые, хоронить некому. То-то славно царствует Бориска Годунов! Сказывали, велел выдавать голодным муку из царских амбаров, а что вышло? Прознав про то, людишки из окрестных мест за хлебом в Москву побежали! Еще хуже вышло!
Совесть-то у Бориски нечиста, Божьей кары испугался за то, что наш род разорил. Стали делать нам послабления. Смогла я из кельи своей к людям выходить. И то радость!
Инокиня Марфа. Голод — кара Божья. Был бы на троне Митенька, законный государь, и голода бы не случилось. А со всех сторон только и слышно — Бориску-де Годунова Бог править не благословил. Три года кряду неурожай — какого ж еще Божья знака вам, люди, надобно?
И приходит вдруг ко мнеинокиня, не старая еще, из тех, что собирают пожертвования на обители. А, оставшись со мной, говорит мне тихонько: матушка государыня, меня верные люди прислали, жди великого чуда. Сыночек твой, матушка, жив. Как же жив, спрашиваю, когда я тельце его израненное вот этими руками трогала и к груди прижимала? От слез, говорит, зрение у тебя помутилось, от слез! А царевича верные люди подменили и тайно вывезли. Кабы не подменили — годуновские злодеи бы его и впрямь на тот свет отправили. А так — он жив, в тихой обители возрос, оттуда в Польшу увезен. Жди знака, матушка государыня, жди! Помнишь, крест у дитяти был с алмазами? Ты по кресту его признаешь! Я обмерла — она и скрылась… Тут-то и поняла я — услышал меня Господь!
Марина. Они всегда смеялись надо мной! Я не высока и не пышна, я не роскошная пани! Матерь Божья, ну почему я перестала вдруг расти? Почему любая двенадцатилетняя девчонка уже выше меня пятнадцатилетней? И ясновельможный пан отец еще подыскал жениха — вровень со мной ростом! Да ведь вся шляхта возьмется за животики, когда мы рука об руку пойдем в храм венчаться! Я ворвалась в кабинет к ясновельможному пану отцу и высказала все, что я думаю об этом нелепом рыжем женихе, у которого на лице бородавки и одна рука длиннее другой. Марыню, цуречко, сказал отец, сильно удивленный, кто сбил тебя с толку? И тут оказалось, что мне просто не следовало узнавать об этом сватовстве раньше времени, пока многое неясно, не проверено, не улажено... Я взмолилась: пусть пан отец не спешит с этим браком, пусть найдется другой жених, повыше ростом и хорошего рода! Пан отец рассмеялся и сказал: Марыню, выше этого пана Димитра ты жениха не сыщешь, ибо ростом он мал лишь с виду, ему сильно прибавит роста некий головной убор в тот час, как ему тот убор наденут. И что же это — спросила я. Он ответил — Марыню, это российская корона.
Инокиня Марфа. Как тайная мысль душу радует — кончится все это, как дурной сон, когда вернется Митенька! Сбылось же, сбылось! Где был, кто его растил — неведомо, да разве для чуда это так уж важно! Где-то есть мой сыночек! Скоро, скоро весточку подаст! Бориску пинком с трона скинет! Верю, верю! Мне обещано!
Он близко уж, близко! Он уж открыто себя народу являет! То-то Бориска затрепыхался! Велел меня к себе везти. И он, и женка его, Марья, Малюты Скуратова дочь, и с ними патриарх Иов, пристали с расспросами — что-де знаю о Митеньке, и как он мог спастись, коли все видели мертвое тело? А я не дура — не знаю ничего, вот и весь вам сказ. Стану я Бориске про Господне чудо толковать! Нет, не дура! Марья свечу схватила, глаза мне выжечь хотела — чтобы я сыночка более не увидела, насилу угомонили.
А он с войском пойдет на Москву — тут-то Годуновым и конец! Отправили меня жить в Троице- Сергиеву лавру, под строгий надзор. А и пусть! Все к Москве поближе…
Бориска главного не знает — я его не боюсь! Кончился мой страх — Богородица мне сыночка на выручку шлет!
Старица Марфа. Господи, верни мне Мишеньку и Танюшу, деточек верни, Господи, сыночка с доченькой! Ничего не надо — Москвы не надо, палат не надо, никаких мужниных затей не надо, лишь бы с деточками жить и знать, что их никто не обидит!
Молюсь, твержу слова молитвенные — а сама, чувствую, в камень обращаюсь… такой, что коли в деточек из пищали пальнут, загородить — и ядро от меня отскочит…
Марина. Российская корона! Матерь Божья — вымолила, вымолила! Вот оно! Прав пан отец, прав! Чудом спасенный царевич — вот кто мой суженый!
Инокиня Марфа. Скоро, скоро, скоро! Слышу, слышу — трубы трубят, народ ликует! Белого коня сыночку подводят!
Марина. Нехорош собой — ну так что же? Он от меня без ума! Вот что главное! Он обещал мне сокровища, он обещал мне во владение города — Новгород и Псков! Пан отец сказал — города превеликие, торговые, богатые. Он мне маленького царевича даст! И тогда я — навеки российская царица!
Инокиня Марфа. Сыночек мой! Сыночек мой! Сыночек мой…
Старица Марфа. Народ бунтует, усмирить его может одно — чтобы царишку Бориску с трона скинуть, а молодого царя туда посадить. Муж мне тайные грамотки шлет — скоро-де встретимся, потому что молодой царь, идущий с войском на Москву, — давний наш знакомец. И вновь романовский род оживет! И деточек нам привезут, и будет все по-прежнему. Я спросила — как может быть по-прежнему, когда нас обоих постригли, он — инок, я — инокиня. И был ответ — иноческий-де клобук к голове гвоздем не приколочен.
А я поняла, что не скину клобука. У каждого с Господом свои уговоры. Мой, видно, таков — буду инокиней и тем за здоровье деток своих заплачу, за их волюшку, за их счастливое житье. На то Божья воля.
Марина. Что за дивный месяц май! Пан Димитр подписал брачное обязательство! Он женится на мне, когда вернет отцовский престол. И король наш, и все ксендзы ликуют — он обещал всеми способами привести Московское государство к подчинению Римскому престолу, чтобы торжествовала католическая вера. Для того ему дают деньги, дают войско. И я обещала ему свою любовь — обещала, когда он сделает меня царицей. Москва у ног Папы Римского — и это чудо совершу я! Матерь Божья, ты слышишь меня! Я — российская царица!
Инокиня Марфа. Добрые люди донесли — шел мой Митенька на Москву, Годунов войско навстречу выслал, Митенька к Путивлю отступил. И туда к нему народ потек! Признали государя своего, признали! А я-то истомилась, ожидаючи!.. Матушки в обители спрашивали, точно ли я Митеньку моего видела мертвым. Что им ответить? То не нашего разума дело. Молиться надобно горячее — и чудо Господь сотворит. Для Господа невозможного нет. Так я им сказала. Не поверили… Донесли — Митенька в Туле, и туда к нему вся московская знать потянулась. Совсем пакостника Бориску одного оставят! Все, все сыночка признали! Все к нему пришли — и зовут в Москву, к отеческому трону! А Бориска-то уж при смерти. Захворал-то он давно, а год назад хватил его кондрашка — несколько седмиц Бориска пролежал пластом, поднялся — стало видно, что ногу волочит и на свете не жилец. Но Господь судил ему дожить до Митенькиного явления — чтобы стыд и страх его загрызли.
