ему, что до того, как они поженились, ему очень нравилось там отдыхать. И Ачеру ничего не оставалось, как пробормотать, что теперь, когда они отправятся туда вместе, Ньюпорт будет нравиться ему еще больше. Но, стоя на веранде Бьюфортова дома, молодой человек вдруг с содроганием подумал, что готов возненавидеть это место.
Вины Мэй в этом не было (бедная девочка!). Когда во время путешествий между ними случались размолвки, они быстро восстанавливали пошатнувшуюся гармонию в своих отношениях, возвращаясь в привычные для Мэй условия. Ачер всегда чувствовал, что она его не разочарует, и оказался прав. Он женился (как и подавляющее большинство молодых мужчин) потому, что встретил прекрасную девушку в переломный момент жизни, после того, как несколько быстротечных романов опустошили его душу. Мэй в его представлении олицетворяла собой покой, стабильность, преданную дружбу и прочность их взаимоотношений, основанных на неукоснительном выполнении своего долга.
Он не смог бы сказать, что ошибся в своем выборе: Мэй полностью оправдала его ожидание. Он гордился тем, что является мужем одной из самых красивых и популярных молодых дам Нью-Йорка, к тому же наделенной ангельским характером и незаурядным умом. Само собой разумеется, Ачер не мог равнодушно пройти мимо такого сокровища! А тот безумный порыв, который овладел им накануне свадьбы, он склонен был считать последним в списке его неудавшихся экспериментов. Идея жениться на графине Оленской была блажью, как он теперь сам понимал, и ее образ стерся в его памяти и казался ему самым жалким и поблекшим в нескончаемом ряду призраков былого.
Но все эти мысли и абстракции терзали его душу; она напоминала ему опустевший дом, в котором осталось одно лишь эхо. Не оттого ли веселые любители спорта, собравшиеся на лужайке у Бьюфортов, напоминали ему детей, беззаботно играющих на кладбище среди могил?
Рядом раздался шелест юбок, и в окне гостиной показалась знакомая фигура маркизы Мэнсон, которая приветливо махнула ему рукой. Как и обычно, она была вся в фестонах, и наряд ее выглядел весьма экстравагантно. Ее итальянская соломенная шляпа была обмотана тюлевым шарфом, концы которого она завязала под подбородком. В руках маркиза держала черный бархатный зонтик от солнца с резной ручкой из слоновой кости (поля шляпы были намного шире зонтика!)
«Мой милый Ньюлэнд, я и понятия не имела, что вы с Мэй тоже здесь! Так вы прибыли только вчера? Понимаю, бизнес, дела, профессиональные обязанности… Насколько мне известно, многие мужья вообще не смогли приехать сюда вместе с женами. Но они навещают их во время уик-эндов, — Медора наклонила голову набок и томно взглянула на него из-под полуопущенных век. — Но брак — это самопожертвование! Мне приходилось часто напоминать об этом моей Элен!»
Сердце Ачера дрогнуло в груди. Когда-то раньше оно вот так же замирало, словно между ним и окружающим миром захлопывалась дверь. Но этот провал в прошлое мироощущение длился всего какую-то долю секунды, ибо он слышал, как Медора принялась отвечать на вопрос, заданный им машинально.
«Нет, я остановилась под Ньюпортом, у Блэнкеров. Они живут в замечательном, уединенном местечке в Портсмоуте. Бьюфорт был так любезен, что прислал за мной сегодня утром один из своих прелестных экипажей. Так что теперь я могу взглянуть краешком глаза на один из знаменитых „приемов на траве“, которые так любит устраивать Реджина. Но сегодня вечером я возвращаюсь обратно, в деревенскую глушь. Что мне больше всего нравится в дамах Блэнкер, так это их оригинальность! Представляете, они взяли в аренду старую ферму в Портсмоуте и приглашают туда потрясающих людей!.. — она вдруг вся вспыхнула и, укрывшись под спасительными полями своей шляпы, продолжала: — На этой неделе мистер Агафон Карвер проведет там несколько занятий по углубленному самосозерцанию… Разительный контраст с этим веселым цветником беззаботных людей, довольных жизнью! Но я ведь всегда жила в мире контрастов! Для меня однообразие — хуже смерти! Сколько раз я говорила Элен, чтобы она боялась размеренной жизни, как огня! Скука — мать всех смертных грехов. Но, что верно, то верно: моя бедная девочка слишком экзальтирована! А сейчас у нее настоящий душевный кризис, так что мир вызывает в ней глубокое отвращение! Она, знаете ли, отклонила все приглашения и не поехала даже к своей бабушке, Кэтрин Мингот! Мне с трудом удалось уговорить ее остановиться у Блэнкеров! как вам это понравится? Она ведет странную, иллюзорную жизнь. Если б она тогда послушала меня, все стало бы на свои места! Тогда дверь все еще не была заперта… Но, мистер Ачер, не спуститься ли нам вниз? Мне хочется посмотреть на это захватывающее дух состязание! Я слышала, что ваша Мэй в нем участвует!»
Выйдя из-под тента, Бьюфорт направился навстречу им по лужайке, — высокий, плотно сбитый, в сюртуке лондонского покроя, застегнутом на все пуговицы. В петлицу была воткнута свежая орхидея (по- видимому, из его собственной оранжереи). Ачер, не видевший его два или три месяца, был поражен тем, как он изменился. Ясным летним днем его костюм выглядел вызывающе, а он сам, несмотря на то, что старался прямо держать свою квадратную спину, казался совсем стариком, напыщенным и пресытившимся жизнью.
О Бьюфорте ходили самые разные слухи. В газетах сообщалось, что весной он на своем новом парусном судне совершил длительный круиз и побывал в Вест-Индии (в его компании во время остановок появлялась некая особа, весьма похожая на мисс Фанни Ринг!). Поговаривали, что этот парусник, построенный на верфях Клайда, обошелся банкиру в полмиллиона долларов и служил образцом невиданной роскоши. На нем даже насчитывалось несколько ванных комнат, сплошь облицованных кафелем. И жемчужное ожерелье, которое он презентовал своей жене по возвращении из этого экзотического путешествия, было таким роскошным, что всем стало ясно: это не что иное, как искупительная жертва. Но Бьюфорт считал себя достаточно сильным, чтобы противостоять любым похолоданиям в обществе по отношению к нему. Впрочем, слухи продолжали распространяться и с Пятой Авеню перекинулись на Уолл- стрит.
Люди терялись в догадках: одни говорили, что Бьюфорт провалил какую-то крупную махинацию на железных дорогах, другие утверждали, что очередная пассия банкира ободрала его, как липку. Так или иначе, всем слухам о своем неизбежном банкротстве, Бьюфорт противопоставлял самые экстравагантные действия: строил новый ряд оранжерей для орхидей, покупал самых дорогих скаковых лошадей или очередную картину Кабанеля для своей картинной галереи.
Бьюфорт приветствовал маркизу и Ньюлэнда своей обычной полупрезрительной улыбкой.
«Хелло, Медора! Как там мои дрожки, делают свое дело, а? Небось, сорок минут, — и вы здесь? Неплохой результат, учитывая то, что вам необходимо поберечь свои нервы!»
Бьюфорт пожал Ачеру руку и, присоединившись к ним, пошел рядом в маркизой, шепча ей что-то на ухо. Маркиза вздрогнула и резко спросила по-французски: «И что вам угодно?» Бьюфорт нахмурился, но не дал выхода своему раздражению; изобразив на лице некоторое подобие улыбки, он повернулся к Ачеру со словами:
«А вам известно, что у Мэй много шансов выиграть главный приз?»
«О, тогда он не уплыл бы из семьи!» — воскликнула Медора, заливаясь серебристым смехом. В тот момент они уже вошли под навес, и миссис Бьюфорт, в белой кружевной накидке, совсем как молодая девушка, окутанная облаком розово-лилового муслина, тепло поприветствовала их.
Мэй Велланд только что вышла из-под тента на лужайку. В своем белом платье с бледно-зеленым поясом, обвязанным вокруг талии, и в венке из плюща, она, как и во время их помолвки на балу у Бьюфортов, напоминала все ту же богиню, равнодушную Диану. В перерывах между стрельбой в ее глазах не блеснула ни одна мысль, и сердце ее продолжало биться ровно, не подвластное чувствам. И хотя ее мужу было известно, что она способна глубоко мыслить и чувствовать, но створки раковинки захлопнулись снова, не впуская в ее внутренний мир новые ощущения.
Она вышла на беговую дорожку с луком и стрелой в руке и, натянув тетиву, встала у меловой разметки. Ее движения настолько были полны классической грации, что по рядам зрителей при ее появлении пробежал шепот восхищения, и Ачер вновь ощутил радость собственника, обладающего редкостной драгоценностью. С ней состязались миссис Реджи Чиверс, дочери мистера Мерриса, розовощекие Торли, Деджениты и Минготы. Слегка наклонив головы, темноволосые и золотоволосые, они образовывали живописную группу, стоя у меловой черты в муслиновых платьях всех цветов радуги и шляпках, украшенных пышными венками. Все они были молоды, прекрасны и купались в золотом солнечном сиянии. Но ни одна из соперниц Мэй не могла похвастать той почти сверхъестественной легкостью, с которой его жена, подобно бессмертной богине, согнула лук. Прицеливаясь, она чуть сдвинула брови.
«Да! — протянул Лоренс Лефертс. — Им всем далеко до нее. Взгляните, как она держит лук!»
