«Согласен, — отозвался Бьюфорт. — Но это — единственная цель, которую ей суждено поразить…»
Ачер почувствовал внезапное раздражение. Несомненно, хозяин дома, в который они были приглашены, сказал только то, что могло прийтись по душе любому мужу. Тот факт, что неотесанный выскочка, не отличавшийся благонравным поведением, намекнул на недостаток привлекательности его супруги, лишний раз доказывало, насколько она чиста. И все же эти слова заставили его сердце сжаться. Что, если ее совершенная, но холодная красота была лишь занавесом, за которым зияла пустота? И когда Мэй, невозмутимая и румяная, направлялась к мишени, чтобы посмотреть, каков результат, он вдруг подумал, что никогда не приоткрывал этот занавес.
Она принимала поздравления своих соперниц и болельщиков с присущей ей простотой, и в этом был весь секрет ее очарования. Никто ей не завидовал, поскольку все понимали, что Мэй философски относится к своим успехам и поражениям. Но когда глаза ее встретились с глазами Ачера, ее лицо вспыхнуло от удовольствия, потому что они светились радостью.
Повозка миссис Велланд, запряженная пони, дожидалась молодую пару у ворот. Они забрались в нее и покатили домой, причем Мэй взялась сама управлять ею, а Ачер сел рядом.
Полуденное солнце ярко освещало лужайки и придорожные кусты. Беливью-авеню заполонили экипажи, в которых сидели нарядные леди и джентльмены, возвращавшиеся домой после состязаний по стрельбе из лука у Бьюфортов или после традиционного выезда на побережье. Повозки, двуколки, дрожки и ландо сомкнули плотные ряды так, что яблоку негде было упасть.
«Почему бы нам не навестить бабушку? — спросила Мэй и добавила: — Я хочу показать ей приз! До обеда еще столько времени!»
Ачер молча кивнул, и повозка свернула на Наррагансет-авеню, пересекла Спринг-стрит и выехала на дорогу, которая вела к скалистому берегу, поросшему вереском. В этом непрестижном районе и поселилась Кэтрин Великая, никогда не останавливавшаяся перед людской молвой и большими расходами. Еще в годы своей молодости она выстроила на заброшенном пустыре коттедж из бруса, с остроконечной крышей и с видом на залив. Веранда дома, стоявшего посреди дубравы, нависала над крутым обрывом. Дорога, по которой они ехали, петляла между металлическими вазонами и голубыми стеклянными шарами, разложенными в цветнике из герани; она спускалась к входной двери в коттедж, полированной под орех и как нельзя более удачно гармонировавшей с полосатой крышей веранды.
Дверь вела в небольшой холл, в котором был наборный паркетный пол с рисунком в виде черных и желтых звезд. В холл открывались двери четырех квадратных комнат с плафонами, расписанными известным итальянским художником. На них были изображены все боги-олимпийцы.
Когда чрезмерная полнота стала одолевать миссис Мингот, в одной из этих комнат она устроила себе спальню, а смежную с ней превратила в свой «наблюдательный пункт», в котором часами просиживала у окна в огромном кресле, обмахиваясь веером из пальмовых листьев. Но из-за того, что грудь ее была слишком пышной, воздушная волна колыхала лишь бахрому на дорожке, устилавшей кресло.
Старой Кэтрин приятно было лишний раз напомнить Ачеру, кто помог ему перенести бракосочетание на более ранние сроки, и поэтому она, как и в прошлый раз, оказала ему радушный прием. Она-то не сомневалась, что причиной спешки молодого человека была его необузданная страсть; а так как старая Мингот всегда приветствовала импульсивное поведение (если оно, конечно, не приводило к дополнительным расходам!), то она неизменно встречала Ачера подмигиванием и тайными намеками, словно они оба были заговорщики. К счастью, Мэй не понимала всей этой игры.
Пожилая леди с интересом принялась изучать брошь в виде стрелы с алмазным наконечником, приколотую к платью Мэй на груди. Это и был приз победительницы и миссис Мингот заметила, что во времена ее молодости такую филигранную работу оценили бы достаточно высоко.
«Но, вне всякого сомнения, — добавила она, — Бьюфорту удавались вещи и покрасивее!»
После короткой паузы она довольно закудахтала:
«Да, дорогая моя! Эта вещица стоит того, чтобы передавать ее по наследству. Ты должна завещать ее своей старшей дочери!»
Видя, что краска бросилась в лицо Мэй, она ущипнула ее за белую руку и добавила:
«Ну, ну, детка! Что я такого сказала? С чего это щечки у нас стали цвета красного флага? Вы что же, хотите нарожать одних мальчишек? Надо бы девочек, а? Да вы только взгляните на нее: я опять вогнала ее в краску! Какие же вы все чувствительные! Когда мои дети попросили этого итальянца расписать плафоны над моей головой богами и богинями, я порадовалась, что хоть их уже ничем не проймешь!»
Ачер расхохотался, и Мэй, пунцовая до самых бровей, тоже залилась смехом, который прозвучал, как звонкий колокольчик.
«Ну а теперь, дорогие мои, расскажите-ка мне про это ваши состязания на траве. Медора, конечно, наплела с три короба, но я хочу услышать все от вас!»
«Кузина Медора? — воскликнула Мэй. — Но я думала, что она поехала обратно в Портсмоут!»
Миссис Мингот спокойно ответила:
«Так оно и было. Но по пути она заехала сюда, чтобы забрать Элен. Как, вы не знали, что она провела сегодня со мной весь день? Какая глупость с ее стороны, что она не хочет остаться здесь на целое лето! Но я уже лет пятьдесят как не спорю с молодежью! Элен, Элен!» — крикнула она своим пронзительным старческим голосом, наклоняясь вперед, чтобы окинуть взглядом лужайку рядом с верандой.
Но ответа не последовало, и миссис Мингот нетерпеливо постучала тростью по блестящему паркету. Вошла служанка-мулатка в белоснежном тюрбане и на вопрос своей хозяйки ответила, что видела, как графиня Оленская пошла вниз по тропинке, ведущей к берегу.
Миссис Мингот повернулась к Ачеру и сказала:
«Догоните ее, мой друг, и приведите сюда! А эта крошка пока расскажет мне, как вас принимал Бьюфорт.»
Ачер поднялся, словно во сне. За последние полтора года он не раз слышал, как имя графини Оленской упоминалось в светских разговорах, и знал, какие события произошли в ее жизни. Ему было известно, что прошлое лето она провела в Ньюпорте и довольно часто появлялась в обществе. Но осенью внезапно продала своим знакомым тот «очаровательный домик», который Бьюфорт так долго подыскивал для нее, и решила обосноваться в Вашингтоне. Зимой, насколько он понял из разговоров (о хорошеньких дамах всегда много говорят в таких городах, как Вашингтон!), графиня блистала на дипломатических приемах, которые устраивала администрация во время своих сессий. Он внимал всем этим разговорам о ее нарядах, встречах, точке зрения и выборе друзей с отчужденностью, присущей человеку, давно перечеркнувшему свое прошлое. До того, как Медора Мэнсон упомянула имя Элен Оленской в их беседе в момент состязаний по стрельбе, графине отводилось в его воспоминаниях не больше места, чем бесплотному призраку былого. Но болтовня маркизы вновь перенесла его в маленькую гостиную, в которой он, стоя у камина, напряженно ждал, что вот-вот по опустевшей мостовой раздастся стук колес возвращающегося экипажа.
Ему даже вспомнился один рассказ о тасканских детях, которые забрались в пещеру высоко в горах и, запалив сено, осветили на стенах полустертые наскальные изображения…
Тропинка спускалась с крутого обрыва, на котором стоял дом. Внизу, у самой кромки воды росли плакучие ивы. Сквозь ажурное кружево ветвей Ачер увидел белевшую вершину Лаймрока — высокой скалы известнякового происхождения, на которой находилась башня маяка. Рядом с ней примостился крохотный домик Иды Льюис. Эта героическая женщина доживала в нем оставшиеся дни, отвечая за работу маяка.
Немного портили пейзаж промышленные трубы Козлиного острова, видневшегося вдали. Залив простирался на север и в золотой закатной дымке можно было разглядеть очертания Пруденс-Айленда с молодыми дубами в посадках и далекие берега Коннектикута. От берега, скрытого в тени ив, тянулся длинный деревянный причал, в конце которого виднелась беседка, по форме напоминавшая пагоду. В этой «пагоде», спиной к берегу, стояла дама, прислонившись к перилам. Ачер замер на месте при виде этого зрелища, и ему показалось, что он только что пробудился от сна.
Этим сном были видения прошлого, а реальность ждала его в доме на берегу. Запряженная пони повозка миссис Велланд у дверей, Мэй, оставшаяся созерцать лики богов-олимпийцев и переполненная смутными надеждами, вилла Велландов в дальнем конце Беливью-авеню, и мистер Велланд, уже
