Марина резонно говорит, что необходимо найти няню.
Всё во мне бунтует против такой постановки вопроса. Во–первых, Марина не так уж много зарабатывает, чтобы мы могли платить няне. Ныне эта услуга стоит бешеных денег. Во–вторых, и это главное, я заранее страшусь доверить тебя, помидорчик, чужому человеку.
Ощущаю тебя частью себя. Сокровенной. Беззащитной.
Ты стоить на коленках в сыром песке. Снова вся перемазалась. Подхожу ближе. Даже нос в песке.
Поднимаю тебя за шиворот, как щенка. Отряхиваю.
Нужно что–то делать. Всё–таки найти самую надёжную няню. Заработать на неё. Но как? Никто аванса за эту книгу не даст, никто, как теперь говорят, не спонсирует. Да и не смогу выпрашивать, унижаться.
Возвращаюсь к спасительной скамейке.
Мальчиком в Ташкенте мечтал, чтобы мне скорее исполнилось пятнадцать лет. Почему–то это казалось возрастом полной самостоятельности. Потом мечтал скорее стать тридцатилетним, взрослым мужчиной. Затем стал загадывать дожить до пятидесяти лет. Не умереть от болезни, не утонуть, не спиться, как многие мои сверстники. Дожил почти до семидесяти.
Что ж, было бы, конечно, неплохо ступить за порог нового века, заглянуть в третье тысячелетие. Увидеть, какой ты станешь, как будешь читать эту книгу, как изменилась жизнь…
С другой стороны, сделаться обузой, дряхлым стариком, невольно вызывающим у тебя отвращение?
Вдруг ты оставляешь в песочнице ведёрко, совочек, грабельки, перелазишь через её деревянный борт, бежишь ко мне, утыкаешься лицом в мою куртку, замираешь.
Обнимаю тебя. Так несколько минут мы молча покачиваемся в объятии. Потом вырываешься, весело убегаешь обратно. А у меня в голове звучит голос отца Александра Меня. Теперь я знаю, что должен делать.
Моя связь с убитым уже столько лет назад отцом Александром не прервалась. Не каждую минуту, не каждый день, но довольно часто я вдруг натыкаюсь на тот или иной факт, событие, и в моё обыденное сознание врывается ошеломляющее соображение: «Да ведь это он, он всё устроил, подсказал. Это его почерк, его улыбка!»
Так он вымолил у Бога для меня Марину, тебя.
Сейчас вспомнилось: когда–то в трудные годы отец Александр посоветовал набрать платную группу, чтобы передавать свои знания. Да это же выход из тупика! Будет, чем платить няне.
…Пора вести тебя обедать, укладывать для дневного сна. Тем более тебе стало скучно. Большая девочка ушла. Других детей на этот раз в садике почему–то нет. Ловлю себя на чувстве досады – ещё одно утро прошло без работы.
— Не хочу домой. Расскажи сказку! – ты довольно ловко влезаешь со своим зайчиком на скамейку, садишься рядышком.
Прижимаю к себе. Вся досада улетучивается.
— На днях я писал для тебя в своей книжке, как я был мальчиком во время большой войны.
— А это было давно?
— Давно. Очень.
— Ты сейчас кто – мальчик?
У тебя удивительно вдумчивый профиль. Вдумчивая линия выпуклого лба, носика, губ, подбородка.
— А ты как думаешь?
— Ты папа–мальчик.
— Верно. Ну, так вот. Когда я был просто мальчиком во время войны, в городе Ташкенте, осенью нас, школьников, посылали на поля собирать с кустов хлопок – белые, пушистые комочки, из которых делают порох, рубашки, вату. Заниматься этим очень трудно, очень скучно, потому что надо всё время делать одно и то же – срывать комочки, запихивать их в висящий на груди мешок, пока он не наполнится. Потом опять идти по полю и срывать. Так – весь день.
А ещё как–то в начале весны нам в школе раздали по пригоршне золотисто–желтых штучек, похожих на запеленатых малышей, только очень маленьких. Размером с твой мизинчик. Такие штучки называются коконы. Каждый из учеников принёс их к себе домой в картонной коробке, поставил её в тёплое место, и через некоторое время случилось чудо.
— Знаю! Я родилась!
— Здрасьте! Разве тебе неизвестно, что тебя родила мама Марина?
— Да.
— Тогда терпи, слушай. Там, внутри каждого кокона началось какое–то шевеление, шорох, потом в каждом из них появилось по дырке. Оттуда вылезли самые настоящие бабочки. Они долго расправляли белые крылышки. Помнишь, мы видели здесь и в Турции бабочек?
— Они летают, как птички, да?
— Почти. Только те бабочки не летали. Они ползали в коробке и по молодым листьям тутовых деревьев, которые я приносил им со двора. Ночью было слышно, как они ползают.
Со временем у каждой бабочки из кончика брюшка стали откладываться крохотные белые яички, много яичек у каждой. После чего все бабочки разом умерли. А из яичек родились червяки. Они грызли листья и толстели с каждым днём, каждым часом. Я продолжал таскать тутовник со двора. Бабушке Белле очень они не нравились, потому что громко копошились и чавкали в коробке, гадили днями и ночами.
— А бабочки?
— Я же сказал, бабочки умерли. Ты чего, помидорчик? Не реви.
— Мы с мамой один раз видели в Турции мёртвую бабочку, её тащили муравьи, чтобы скушать. Она тоже была белая.
…Порой разговаривать с тобой, как идти по минному полю. Я оттираю крупные слезы с твоих круглых щёчек, тороплюсь перейти к самому интересному.
— Вероника! Слушай, какое началось настоящее чудо! Все червяки, жирные, толстые, однажды встали на свои попки и начали мотать вокруг себя головами. Изо рта у каждого тянулась липкая слюнка– паутинка. Каждый червяк обматывал и обматывал себя сверху донизу, снизу доверху. Даже бабушка Белла и дедушка Лёва подходили смотреть на это волшебство. Постепенно червяки стали чуть видны за прозрачными, золотистыми стенками своих домиков–коконов. К вечеру они совсем скрылись, коконы стали твёрдые, красивые. Получилась целая большущая коробка коконов тутового шелкопряда, так они называются. Сначала у меня ведь была только пригоршня, штук десять, а стало больше ста! Я отнёс в школу полную коробку. Все ученики сдали коконы, их отправили на фабрику, потому что там умные машины их разматывают. Получаются длинные, крепкие нитки. Называется шёлк. Из этого шёлка шили много полезных вещей, например, парашюты. У тебя есть шёлковое платьице. Помнишь, зелёное с цветочками? У мамы шёлковая кофточка–блузка.
Все эти волшебные превращения когда–то, давным–давно, открыли китайцы. Есть такая страна – Турция. Ты там была. А есть другая страна – Китай. Там живут китайцы.
— А там я была?
— Нет. И я там не был. всё–таки пора мне выпить кофе, а тебе – пообедать.
