— Отлично! Как насчёт пообедать? С шести утра ходим по острову.
— Тоже не проблема. Идёмте в барак. Нажарю форели.
— Потрясающе! А водка?
— Водку можно купить в магазине.
К тому времени, когда мы добрались до барака, девушки пришли с утренней смены. Они сами поджарили рыбу, сварили чугунок картошки.
Ради московских гостей Альбина расстелила на столе чистую скатерть, девушки принесли привезённые из дома банки с вареньем.
Я всё посматривал на своего гнилозубого знакомого, на его приятеля, дивился тому, как судьба сводит людей. Ведь из–за этого, случайного в сущности, человека меня и вызывали когда–то для беседы со следователем.
Приятели захмелели, потребовали уложить их спать.
А мы с Анасом отправились к сейнеру. Корабль уходил на лов. И опять я всю ночь провёл под слепящим светом прожектора, помогал устанавливать ящики со льдом и сайрой на движущуюся в трюм ленту транспортёра. Опять зычно кричал на рыбаков тралмейстер, опять слоновий хобот с грохотом высасывал из–под света люстр тонны трепещущей сайры.
На рассвете, обогнув стоящее на якоре пассажирское судно, мы ошвартовались у причала рыбозавода. Спускаясь с трапа, я увидел садящихся в моторную лодку московских путешественников.
— Володя! – крикнул мой знакомец. – Спасибо! Иди сюда, попрощаемся!
Я спрыгнул с пирса на прибрежную гальку, подошёл к моторке, где сидел ещё и матрос.
— Как ночевалось? – спросил я на свою беду,
— Гениально! Поимели трёх девочек из твоего гарема! По очереди, начиная с Альбины… Счастливо оставаться! Спасибо!
…С этой минуты я сделался ни жив, ни мёртв. Противно стало ложиться на свою кровать, не мог смотреть в глаза девушек. Весь остров казался осквернённым.
Попросил местное начальство при первой возможности отправить меня на материк. И вскоре какой– то сухогруз известил радиограммой, что готов приостановиться на рейде, чтобы принять пассажира.
Волнение моря было, наверное, три–четыре балла, когда мотоботом меня подвезли к спустившему верёвочный трап громадному кораблю. Его корпус, как небоскрёб, вздымался над головой. Волны то подбрасывали судёнышко, в котором я находился, то опускали. Невозможно было даже ухватиться за трап.
Тогда сверху на стреле крана было спущено нечто вроде огромной, сплетённой из канатов авоськи. Вместе со своим чемоданом я кое–как забрался в неё и таким, довольно унизительным способом, оказался доставленным наверх.
Капитан уже знал из радиопереговоров, что я писатель. Первым делом он провёл меня в свою каюту, почти такую же, как у достопамятного Джопиндера Сингха, угостил рюмкой золотистого виски, предложил вымыться в душе. Потом во время обеда в кают–компании познакомил со своими помощниками и штурманами. Один из них вручил мне ключ от каюты.
До Владивостока было четверо суток хода. К вечеру третьего дня я настолько подружился с командой, что пристал к капитану с наглой просьбой: разрешить самому хоть немного повести сухогруз.
К моему удивлению, я был допущен в рулевую рубку, чтобы самостоятельно отстоять от склянки до склянки ночную вахту штурвального, с двенадцати до четырёх часов.
И вот я один стоял у штурвала. В полутьме светилась картушка компаса, мерцал экран локатора. Моя задача состояла в том, чтобы держать судно строго по заданному курсу, не давать ему «рыскать».
Пусть на время, сбылась мечта. Я управлял ходом корабля. Не каким–то катерком.
По соседству в ярко освещённой штурманской колдовал со своими картами, циркулем и линейкой штурман, время от времени заходил ко мне, проверял показания компаса, подбадривал. Больше всего я боялся, чтобы на экране локатора не появились другие суда.
«Проклятый полиомиелит! – думал я. – Можно было бы стать моряком, в свободные от вахт часы работать в своей каюте, иметь такую семью, как эта команда…»
Представь себе, Ника, каким ударом было для меня, когда, прощаясь по прибытии во Владивосток, я узнал от капитана, что во время моей вахты судно было поставлено на «автопилот», шло в автоматическом режиме!
Такой поворот событий можно было предугадать. И я раз навсегда запретил себе ребяческие попытки соваться не в свои дела.
Хотя писательское ремесло предполагает прикосновение к самым разным граням бытия.
…Только в 1968 году вышла в свет моя вторая книга стихов – «Зелёная стрела».
Я сидел со Светловым в том самом писательском ресторане, куда тебя недавно водил, подписывал новую книжку в подарок, когда к нам бесцеремонно подсел какой–то лощёный человек с атташе– кейсом.
— Здравствуй, Володя! Не узнаёшь? А помнишь, как ты угощал меня и моего художника на Шикотане?
Я промолчал.
— Не злись. Мирно продрыхли всю ночь. Ничего с твоими девушками не было! Просто из зависти напустили понтяру!
Захотелось дать ему в морду.
Не дал.
Твоя вселенная мала. Дом, детский сад. Воскресное посещение церкви. И всё.
Правда, не каждая российская девочка может похвастаться тем, что до трёхлетнего возраста уже побывала в Турции и в Италии.
Турцию ты уже начинаешь забывать. Помнишь только, как падали иглы сосен в бассейн у моря, как однажды Марину обчихала лошадка Муслюм. Италию помнишь хорошо, особенно своих подружек Дебору и Марию–Кармен, дона Донато; помнишь, как щипаются маленькие крабы, если их вытащить из прибрежного песка.
Сейчас, вечером, едва мама после работы привела тебя из садика, ты тотчас уселась против экрана телевизора, сама пощёлкала пультом, нашла канал, по которому показывают фильм «Волк и семеро козлят».
А мама отправилась в магазин за продуктами.
— Марина, сначала поужинай! Нажарил тебе картошки!
Но дверь уже захлопнулась.
— Я тоже хочу жареной картошечки! – заявила ты. – С томатным соком!
Так оно всё и началось. Как говорят, «дьявол таится в деталях».
В кухне сперва налил в твою чашку томатный сок, затем снял с сушки одну тарелку, красивую, почему–то подумал: «Жалко будет, если разобью». Заменил на другую. Достал из ящика вилку, наложил картошки, поджаренной, как когда–то жарила моя первая учительница Вера Васильевна – «с пеночкой». Водрузил всё это на поднос и направился обратно в комнату, откуда раздавалась ария волка.
И грохнулся на пороге вместе со всем добром. Да так, что расшиб поясницу, лопатки. Лежал навзничь, облитый томатным соком среди осколков тарелки, перемешанных с картошкой.
— Папочка Володичка, встань, не умирай! – заплакала, кинулась ко мне.
Я нашарил твою тёплую ручку, тянущую меня наверх. И не мог встать.
— Это ведь не кровь? Это томатный сок?
— Сок.
— А чашка не разбилась! Я поставила её на стол. Хочешь, принесу веник, подмету? А то мама придёт, испугается.
