Подбирается бесшумно дымной тенью стелется; мать уже полубезумна: глянуть не осмелится; сжав дитя, его колышет, темен взор безрадостный, а Полудница все ближе, вот совсем уж рядом с ней. Простирает клешни-руки. — Мать без сил, без памяти: «О, Христа святые муки!» и — на землю замертво. Раз, два, три... Часы бьют полдень, звон их чуть кончается, — двери дрогнула щеколда: муж домой является. Женщина, ребенка стиснув, пала, как обрушена; мать еще вернули к жизни, а дитя — задушено. 
З О Л О Т А Я П Р Я Л К А{9}
I Около леса поля клин, едет там пан без слуги, один, едет, бодрит вороного коня, конь горячится, подковой звеня, едет один. Перед избушкой поводья из рук! В дверцы избушки: стук, стук, стук! «Эй, отворяйте двери скорей, я заблудился на ловле зверей, дайте напиться!» Вышла девица — весенний цвет, краше такой и не видел свет; вынесла воду студеную, села у прялки, смущенною, стала прясть лен. Пан уж не помнит, о чем и просил, всю свою прежнюю жажду забыл; тянется пряжа, нитка блестит, глаз не может он отвести от пряхи прекрасной. «Люб ли, ответствуй тебе кто иной? Хочешь ли стать моею женой?»— девушку обнял он сильной рукой. — «Ах, воли нет у меня никакой, лишь матушки воля». «А где же матушка, скажи, твоя? здесь никого нет, кроме тебя». — «Пан, я у матери неродной, с дочкой придет она завтра домой, в городе нынче». II Около леса поля клин, едет там, едет пан один, едет, бодрит вороного коня, конь горячится, подковой звеня, прямо к избушке. Возле избушки — поводья из рук, в двери избушки: стук, стук, стук! «Добрые люди, впустите скорей! пусть мои очи увидят скорей
