подразумевала станцию метро, рядом с которой жил ее родственник дядя Руслан, всегда готовый приютить на ночь.
«Вот и конец истории», — подумал Раздолбай, испытывая сожаление и облегчение одновременно.
Но история только начиналась. Диана долго давила кнопочку звонка в квартиру дяди Руслана, и уже по акустике звона, слышимого из-за двери, они догадывались, что дома никого нет, — так гулко и одиноко обычно звенели звонки в пустых помещениях.
— Он что, с дачи не вернулся? — ужаснулась Диана. — Кошмар!
— Слушай, я же не оставлю тебя на улице. Я обещал о тебе заботиться, я что-нибудь придумаю, — успокоил ее Раздолбай, снова складывая в уме камушки витиеватого приглашения.
— Что ты придумаешь?
— Ну, можно поехать… На Воробьевы горы! Выпьем на смотровой площадке шампанского, а потом вернемся к твоему дяде Руслану. Может, он за это время появится.
Он хотел сказать: «Можно поехать к одному приятному человеку и попить у него чаю, если тебя не смутит, что приятный человек — это я», но увидел, как насторожилась Диана, едва услышав «можно поехать», и придумал Воробьевы горы, чтобы выйти из положения.
Затея оказалась удачной. Купленное у таксистов шампанское сделало свое дело, и к одиннадцати часам Диана ходила по балюстраде смотровой площадки, декламируя во все горло Шекспира. Раздолбай придерживал ее за руку и наслаждался теплым электричеством, которое перетекало к нему через ее пальцы. Хотелось остановить этот высший момент «своей жизни» и носить его с собой как фотокарточку, чтобы всегда можно было в него возвращаться.
— So I, for fear of trust, forget to say
The perfect ceremony of love’s rite,
And in mine own love’s strength seem to decay,
O… something tra-la-la love’s might![67] — продекламировала Диана во мрак, проколотый миллионами огоньков ночного города, спрыгнула с балюстрады и почти упала Раздолбаю в объятия.
— Прямо какая-то сцена из фильма про любовь, — со смехом сказала она, отстраняясь. — Надеюсь, ты ничего такого не думаешь?
— Нет, конечно, — смутился он, словно его поймали с поличным.
— А почему ты не думаешь так? Я что, по-твоему, не похожа на героиню фильма?
Хмельная Диана вскинула испытующий взгляд, и бесстыжие лучи посыпались из ее глаз, как будто против ее воли. Казалось, она даже не замечает, что своим взбесившимся оружием расстреливает Раздолбая в упор.
«А ведь она вроде бы не прочь! — подумал он. — Конечно, если пригласить ее сейчас, то можно спугнуть, но если бы этот Руслан так и не вернулся с дачи… О, если бы он не вернулся! Только бы он не вернулся!»
Руслан внял мольбам, и в час ночи, когда они снова приехали к его квартире, звонок за дверью звенел все так же гулко. Диана растерянно топталась на коврике с насмешливой надписью WELCOME.
— И что теперь делать? — обескураженно спросила она.
«Не вздумай!» — крикнул Раздолбаю внутренний голос, но он не послушался.
— Эй, кто обещал о тебе заботиться? Один приятный человек готов предоставить тебе ночлег и напоить чаем, если, конечно, тебя не смутит, что приятный человек — это я, — выложил он свой узор.
— Я ничего не поняла, скажи еще раз.
— Могу предложить поехать ко мне, — пояснил он и со страхом заглянул ей в глаза, надеясь найти ободряющий отклик.
Взгляд Дианы погас. Если бы незримое строение близости, которое кирпичик за кирпичиком складывалась со вчерашнего дня, было построено из настоящих камней, Раздолбай услышал бы оглушительный грохот. Бесстыжие лучи ничего не значили, и, переоценив доступность Дианы, он поставил их обоих в безвыходное положение. Сказать ему «да» она оказалась не готова, и ночевка под одной крышей обрекала их на два одинаково плохих варианта — отчуждение после тщетного домогательства или расход по разным углам с видом «не очень-то и хотелось». И то и другое означало мучительную гибель романтики, и романтика предпочла мгновенную смерть.
— Ну что ж, похоже, у меня нет выбора, — тускло сказала Диана. — Надеюсь, ты будешь вести себя как джентльмен?
— Конечно, — вяло пообещал Раздолбай, прикидывая, что надеть маску «не очень-то и хотелось» все же лучше, чем получить позорный отказ.
На пути через двор он еще надеялся, что из темноты вынырнет спасителем дядя Руслан, который перехватит Диану и дарует погибшей романтике шанс воскреснуть, но Руслан так и не появился. Раздолбай поймал машину и сел вместе с Дианой на заднее сиденье, понимая, что прогулка на смотровой площадке была их вершиной, и теперь они стремительно летят с этой вершины в разные стороны. До полной гибели их отношений оставалось полчаса дороги в Химки.
«Что делать? Как спасти положение? — сокрушался Раздолбай. — Может, все-таки дожать? Как говорил Андрей: “Нет бабы, которая не дает, есть парень, который плохо просит”».
Он легонько коснулся пальцами ее запястья. Если бы она сберегла это касание, он, возможно, стал бы настраиваться «не быть джентльменом», но она отодвинула свою руку.
«Нет, она к себе не подпустит. К тому же какой из меня «дожимальщик», я сам боюсь этого, как той реки в лагере. Что же делать? Господи, помоги!»
— Сам виноват, — ответил внутренний голос. — Положился на себя и не послушался. Прислушался бы ко мне, я бы не разрешил приглашать ее домой ни в коем случае.
— Ей негде ночевать. И кстати, если ты — Бог, то именно ты создал ситуацию, что ее Руслан куда-то делся. У меня не оставалось других вариантов.
— Вариант был, и пока еще есть. Вези ее прямо сейчас в аэропорт и отправляй первым самолетом в Ригу.
— Что?!
— Что слышал! Если вы приедете домой, наутро вам нечего будет друг другу сказать, и вы будете ждать расставания как избавления. А если ты отправишь ее сейчас в Ригу, то будет продолжение, причем она сама, да-да, именно сама, сделает первый шаг.
Раздолбая словно ошпарили кипятком. Он понял, что голос, независимо от того, был он Богом или обострившейся интуицией, дает правильный совет, но последовать этому совету у него не хватало решимости. Он словно залип в колее, края которой были выше его роста, и ему легче было катиться по этой колее к предопределенной развязке, чем преодолеть инерцию. Но голос умел быть настойчивым.
— Скажи водителю ехать прямиком в Шереметьево, пока вы на проспекте! — требовал внутренний Бог. — У тебя десять минут. Свернете с проспекта, будет поздно.
— А вдруг это самообман, — отговаривался Раздолбай. — Может быть, дома все будет не так плохо. Попьем чаю, поболтаем… Если повезу ее в аэропорт, она может обидеться.
— Пусть лучше обидится, чем потеряет к тебе интерес.
— В день вылета билетов не купишь.
— Покажешь себя еще раз пронырой, отправишь ее на «подсадке».
— Это глупость, хамство! Красиво увез, обещал заботиться, а потом выпихнул вон?
— Именно так — это пряник и кнут.
— Я ее потеряю!
— Сделаешь, как я велю, — получишь новый шанс и убедишься, что мне можно верить. Смалодушничаешь — и ее потеряешь, и веру не обретешь. Скоро поворот с проспекта. Делай, что я велю!
— Простите, пожалуйста… — дребезжащим голосом обратился Раздолбай к водителю. — В Химки сворачивать не надо. Едем прямо, в Шереметьево.
— Зачем Шереметьево? Куда мы? — встрепенулась Диана.
— Я подумал, что лучше всего будет, если ты прямо сегодня полетишь в Ригу, — неуверенно объяснил Раздолбай.
— Ты с ума сошел? Второй час ночи, я хочу спать.
— Я тебя напою в аэропорту кофе.
— Какой аэропорт? Какая тебя укусила муха?
— Никто меня не кусал. Я хочу, чтобы ты сегодня вернулась в Ригу.
— Ты обиделся на что-то?
— Нет. Я обещал тебе показать спектакль, мы его посмотрели, и тебе надо возвращаться.
— Разумеется, я не останусь здесь жить. Хочешь отвезти меня в аэропорт — поедем вечером, но зачем сейчас? Если я тебе мешаю, оставь меня в какой-нибудь гостинице. Что случилось?
— Абсолютно ничего. Так надо.
— Кому надо? Тебе? А ты обо мне подумал? Я совершенно без сил, как я буду болтаться еще несколько часов в дороге?
Раздолбай посмотрел на усталую Диану, которая в его растянутом свитере как будто уменьшилась в размерах, и почувствовал себя самодуром, издевающимся над человеком почем зря. Он и сам предпочел бы рухнуть спать, а не толкаться в очереди на «подсадку», усаживая ее в самолет.
— Ладно… — сдался он. — Если устала — полетишь вечером.
— Ну так что, куда в результате едем? — уточнил водитель.
— Едем, куда ехали — домой, — ответила Диана и отвернулась к окну.
Раздолбай почувствовал, что она стала бесконечно далеко от него, и набросился на свой внутренний голос с упреками:
— Что ты посоветовал? Стало только хуже!
— Но ты ведь не последовал совету.
— Она права! Это свинство по отношению к ней!
— Ты должен был идти до конца.
— Я не уверен, что твой совет правильный и тебя надо слушать!
— Сейчас вы свернете с проспекта, и можешь считать ее потерянной навсегда.
Водитель перестроился в крайний ряд. Раздолбай с напряжением смотрел, как исчезают под капотом последние метры асфальта, оставшиеся до черты, за которой изменить выбор станет уже невозможно. Внутри его как будто натянулась до предела толстая басовая струна, грозившая лопнуть и разорвать его на части.
