Фархад поднял голову от терминала. Парни не обращали на него ни малейшего внимания, шушукаясь в углу, но у коллеги был прекрасный слух, намного выше нормы. Об этой маленькой особенности Наби никогда не распространялся, просто с детства запомнил, что слышит гораздо лучше остальных.
«Сугробами» на жаргоне называли парализованных стариков, которые уже не приходили в сознание после обширных инсультов. За ними осуществляли тщательный уход, но иногда старший Смотрящий поручал эту довольно грязную работу помощникам. Фархад, разумеется, в число удостоенных высшей милости не входил — об этом он, впрочем, не сильно сожалел. Смена простыней и подгузников, кормление протертой пищей через шланг и прочая работа санитара в сферу его интересов не попадала. Но сейчас он прислушивался, делая вид, что продолжает читать.
— И чего он?
— Кажись, утек совсем. Пойди взгляни, а?
— Да чего я-то? Сам иди.
— Ну, как просто обходил, заметил… ну чего тебе стоит, а?
— Чтоб я твое дерьмо убирал, да? — упирался обладатель коровьих глаз и бычьего упрямства.
— Да кому он нужен-то, год так валяется.
— Ладно с ним, до смены пролежит, накашлять на него.
Фархад вздрогнул. Те, кого Бенсаях считал гораздо более годными к работе, чем выпускник Гуманитарного университета Синрин, оказались равнодушными ублюдками, способными спокойно убить беззащитного старика. Единственное, что их волновало — получат ли они выволочку…
— Если я все понял, то ты передозировал пациенту лекарство и даже не хочешь пойти посмотреть, что получилось? — спросил он, вставая из-за стола.
Оба парня уставились на него, как на говорящий шкаф. Потом быковатый насупился и сделал шаг вперед, поправляя на шее фиолетовую ленту послушника. Второй потянул напарника за рукав халата, но проще было сдвинуть обломок скалы, чем остановить того. Фархад вспомнил его имя: Виген.
— Твое-то какое дело? Ты тут кто?
— Да я так, распечатки перекладываю, — улыбнулся Фархад.
В груди вибрировало сладкое пьянящее напряжение. Давно уже он не чувствовал себя так легко и свободно. Почти незнакомое чувство избранности и близкого испытания овевало щеки теплым свежим ветром. Теплым, как ветер над Вольной, подумал он вдруг.
— Вот и перекладывай себе! — Виген принял улыбку за признак смущения.
— Непременно, — кивнул он и взял со стола ближайший лист писчего пластика. — Вот это — твоя карьера в храме, а вот это — то, что с ней станет после того, как о твоих действиях узнают.
Клочки пластика порхнули в воздухе крупными белыми снежинками. Или бабочками, о которых все трое могли знать только из передач кабельного телевидения.
— Да я тебя пришибу!
— Подходи, — кивнул Фархад. — Ну, давай…
Тупой, как сточенный карандаш, Виген действительно сделал несколько шагов вперед и замахнулся, метя здоровенным кулачищем Фархаду в лицо. Фархад легко увернулся, и, пока парень пытался устоять на ногах, схватившись за край стола, взял за ножку монитор.
Твердый и острый угол врезался в голову противника. Страшный хруст, треск ломающегося пластика. Вой Вигена, которому удар, вероятно, раздробил скулу, челюсть и выбил половину зубов с правой стороны. Хотя скулу — вряд ли, тогда был бы шок. Фархад спокойно просчитывал ситуацию и возможные последствия.
Кровь хлынула ручьем — на халат, на пол.
— Ты что, спятил? — заорал виновник свары. — Псих!!! Спасите!
Он метнулся за дверь. Фархад остался наедине с Вигеном. Тот выл, держась за лицо, но стоял на ногах и еще не казался поверженным. Наби перехватил свое орудие поудобнее — ножка монитора идеально годилась на роль рукояти — и поднял его в воздух. Виген очухался и попытался сдвинуть стол, за которым стоял соперник, чтобы прижать Фархада в углу комнаты, но как только стол сдвинулся на ладонь, Фархад ударил еще раз. Вигену хватило — он упал на пол, вереща удивительно тонким голосом и прижимая обе руки к правому глазу.
Вбежали два брата-охранника. Фархад сидел на краю стола рядом с воющим телом и спокойно вытирал руки влажной салфеткой. Орудие насилия стояло рядом, треснувшее почти напополам и густо заляпанное кровью. За спиной охранников маячил второй стажер.
— Он!.. его! Вот… убил, убил!..
— Заткнись, — посоветовал охранник, поигрывая дубинкой. — Что здесь произошло?
Присмотревшись к Фархаду повнимательнее и заметив золотую татуировку, оба охранника, и до сих пор не стремившиеся пристрелить юношу на месте, стали еще спокойнее.
— Я ударил его. Дважды, — с легкой улыбкой объяснил Фархад. — Мне не кажется, что он умер.
— У вас были какие-то основания, Фархад-доно?
Фархад улыбнулся еще шире. «Доно» прибавляли к именам самых прославленных воинов, причем это обращение нельзя было заслужить одними успехами на поприще боевых искусств. Только боец в третьем или четвертом поколении, отличившийся собственными заслугами, вышедший из благородной, пусть и не входившей в «золотые десять тысяч» семьи, становился «доно». Так обращались к начальнику полиции Асахи.
Охранник то ли издевался, то ли хотел пошутить — в любом случае звучало забавно.
— Самые серьезные. Заберите раненого и проводите меня к главе Смотрящих.
— Фархад-доно не будет и далее драться этим почтенным средством вразумления непокорных?
— Нет, — покачал головой юноша. — Не буду.
Итог короткого, хоть и придирчивого разбора оказался неутешителен для всех. Вигена и виновника событий выгнали из храма вон. Бенсаяха разжаловали до младшего Смотрящего.
Фархада поблагодарили за участие к неведомому ему покойнику, выругали за жестокость и вспыльчивость, после чего сообщили, что храм Асахи не может более предоставлять ему рабочее место, как и прочие храмы Синрин. Изгнанием это не было, — скорее уж, его выставили с почетом и с рекомендацией, в которой не фигурировал досаднейший инцидент, — но это было увольнением. Справка об успешном прохождении практики его тоже не радовала.
— Тебе с самого начала нечего было здесь делать, — сказал глава Смотрящих. — Ты слишком умен, у тебя великолепное будущее, а за стариками могут присматривать менее одаренные. Мы с радостью примем тебя в качестве приглашенного специалиста лет через десять, когда ты возглавишь собственную школу. Пока же иди и реализуй свой дар в миру.
Юноша морщился, хотя старался вежливо улыбаться. Вероятно, глава решил, что Фархад взбесился без настоящей работы и вспылил от скуки. В желто-карих глазах двадцатипятилетнего мужчины доброта мешалась с равнодушием, он не хотел ни во что вникать, был очень рад, что инцидент с тысячником, да еще и единственным отпрыском Салмана Наби обошелся без ущерба для того. Плевать ему было на справедливость, которой жаждал отпрыск, на истинные его мотивы.
Зато Фархад понимал, почему все случилось так, а не иначе. Он мог бы простить обоим стажерам многое — и угрозы, и трусость, рождавшую злобу; не мог простить откровенного бессердечия, несправедливости и подлости по отношению к беззащитному. К беззащитному — в этом, а не в скуке и нерадивом наставничестве Бенсаяха, было все дело. Только истина никого не интересовала.
Фархад еще не догадывался, что обзавелся первыми в жизни врагами — сразу тремя.
Виген лежал в больнице, ему было не до разборок с гадким ябедником, а вот выгнанный взашей второй, Эльхан, прислал на личную почту Фархаду три сотни писем с угрозами и оскорблениями. Системный администратор дома Наби легко выяснил, кто является отправителем, и сообщил об этом молодому господину.
Фархад пожаловался начальнику охраны отца, и больше писем не было.
15
