жизнью и похож на человека, карабкающегося по отвесной скале. Чем выше ты взберешься, тем дольше будет твое падение… но тем сильнее притягивает тебя пучина. Ты пришел сюда, потому что ты боишься несчастного случая.
Келексел отметил последние слова: «Несчастный случай!»
– Такого понятия, как несчастный случай, не существует для Чемов, – с язвительным смешком произнес он. – Чемы – разумные существа, обладающие высшим интеллектом. На низшей степени развития возможны несчастные случаи, но подобного уже не случается на высшей. Все, что происходит с Чемами с момента появления на свет, направлено на достижение совершенства.
– Как все продумано, – заметил Фурлоу.
– Конечно!
– Какая совершенная точность, – сказал Фурлоу. – Но при этом исчезает сама жизнь. Точность! Дайте человеку жить подобной жизнью, и она станет похожа на эпиграмму… правда, после его смерти выяснится, что эта эпиграмма неверна.
– Но мы не умираем!
Келексел начал хихикать. В конце концов, этот Фурлоу виден насквозь, и как просто выиграть у него спор. Перестав хихикать, он продолжил:
– Мы, достигшие совершенства существа…
– Вы не достигли совершенства, – перебил его Фурлоу.
Келексел пристально посмотрел на него, припоминая, что и Фраффин говорил то же самое.
– Мы используем твоих соплеменников ради своего развлечения, – сказал он. – Мы живем вашей энергичной жизнью, обходясь без…
– Ты пришел сюда, чтобы спрашивать о смерти, поиграть со смертью, – перебил его Фурлоу. – Ты хочешь умереть, но боишься смерти!
Келексел судорожно сглотнул и в шоке посмотрел на Фурлоу. «Да, – подумал он. – Именно поэтому я и нахожусь здесь. Этот знахарь видит меня насквозь». Словно сама по себе, его голова кивнула, соглашаясь с туземцем.
– Ваше механическое устройство – замкнутый круг, змея, схватившая себя за хвост, – сказал Фурлоу.
Келексел нашел в себе силы возразить:
– Мы живем вечно, и это правда.
– Правда! – фыркнул Фурлоу. – Правда – то, что вы можете говорить все, что угодно.
– Мы настолько ушли вперед от вас, первобытных…
– Тогда почему ты здесь просишь помощи у первобытного?
Келексел покачал головой. Его охватило гнетущее чувство опасности.
– Ты никогда не видел, как работает наша паутина, – сказал он. – Как можешь ты…
– Я вижу тебя, – перебил его Фурлоу. – И я знаю, что всякая механическая система ограничена пределами познания. Истину нельзя загнать внутрь круга. Истина подобна бесчисленным лучам, уходящим в огромное пространство бесконечной вселенной.
Движение губ Фурлоу завораживало Келексела. Словно обжигающие слова слетали с них. И сейчас больше, чем когда-либо Келексел пожалел, что пришел сюда. Он ощущал внутри себя какую-то робость, словно стоял перед запертой дверью, способной в любой момент открыться, за которой находилось нечто ужасное.
– Со временем с такими философскими школами случаются любопытные вещи, – продолжал Фурлоу. – Ваша философия, следующая изначально по прямой линии, начинает изгибаться, в конце концов замыкаясь в круг. Но вы не замечаете этого, не видите ошибку, вы думаете, что все еще двигаетесь вперед по прямой линии. Тем временем вы все дальше и дальше сворачиваете в сторону, пытаетесь создать новые теории, чтобы объяснить предыдущие, но вязните в них все глубже и глубже.
– Но у нас все в порядке, – возразил Келексел. – Этот твой аргумент к нам не применим.
– Если ты добился успеха в прошлом, это не доказывает, что тебе будет сопутствовать успех и в дальнейшем, – заметил Фурлоу. – Мы никогда не останавливаемся на достигнутом. Мы начинаем использовать открытия в других областях. Каждым своим словом об устройстве общества Чемов ты выдаешь себя. Ты чувствуешь себя пойманным в ловушку. Ты подсознательно понимаешь, что ты находишься в замкнутой системе, откуда невозможно сбежать, разорвать этот бесконечный круг… до тех пор, пока не погибнешь.
– Мы не погибаем.
– Тогда почему ты пришел ко мне?
– …Я… я…
– Люди, которые существуют в замкнутой системе, подобны крутящейся в колесе белке, – произнес Фурлоу. – Они следуют за своим вождем, всегда по его липкому следу. Однако вождь, ведущий их, пристраивается в затылок к последнему – и вот уже все в ловушке. След становится все отчетливее и отчетливее, пока вы продолжаете протаптывать одну и ту же тропу. И это служит для вас указанием, что вы на верном пути! Вы же живете вечно! Вы же бессмертны!
– Да!
Фурлоу понизил голос, заметив, что Келексел следит за каждым его словом.
– И тропа ваша кажется вам прямой, – продолжил Фурлоу. – Но вы видите впереди себя лишь небольшой отрезок пути, вы не замечаете, когда она начинает сворачивать. Вам она по-прежнему кажется прямой.
– Какая мудрость! – со смешком заметил Келексел. – Но она не спасла твоего драгоценного безумца, твоего Джо Мерфи!
Фурлоу судорожно сглотнул. «Почему я спорю с этим существом? – задал он себе вопрос. – Какую кнопку он нажал, чтобы заставить меня это делать?»
– Ведь это так? – но отставал от него Келексел, используя этот момент потрясения.
Фурлоу вздохнул.
– Еще один порочный круг, – сказал он. – Мы все еще метафорически сжигаем евреев за то, что они разносят чуму. В каждом из нас сидит Каин и Авель. Мы бросаем камни в Мерфи, потому что он та часть нас, которую мы отталкиваем от себя. Он больше Каин, чем Авель.
– У вас зачаточные понятия о добре и зле, – заметил Келексел. – Было ли злом… уничтожить этого Мерфи?
«О Господи! – мысленно воскликнул Фурлоу. – Добро и зло! Поступки и последствия!»
– Это вопрос не только категорий добра и зла! – заметил он. – Это реакция из самой глубины сознания. Это похоже… На прилив… или ураган. Это происходит… когда это происходит!
Келексел оглядел простую комнату, заметив кровать, предметы на туалетном столике… фотографию Рут! «Как смеет он хранить память о ней! Но разве есть у кого-нибудь больше права на это, чем у него?» Внезапно эта комната показалась ему ужасной, чуждой, отвратительной. Ему захотелось убраться куда-нибудь подальше отсюда. Но куда?
– Ты пришел ко мне в поисках лучшей философии, – сказал Фурлоу, – не понимая, что все подобные философские системы – лишь дорога для слепцов, маленькие ходы, прогрызенные червями в древней глыбе.
– Но ведь ты… ты…
– Кто лучше может знать о таких ходах, чем сами черви? – спросил
