надежное прикрытие взрослых и опытных бойцов.
В самом деле, разве это в характере Маковкина — в решительный момент погони за пиратом устроить на корабле тихий час? Ему просто хотелось проверить, способны ли мы с Женькой на решительные действия, когда не чувствуем за спиной опеку и поддержку.
И вот, увидев нас, так сказать, в деле, Лев Ильич и Шериф в критический момент пришли на выручку. Значит, опека все-таки была.
В другой ситуации я бы смертельно обиделся. Но не сейчас.
Мы были окружены врагами, которые уже приходили в себя. Первым опамятовался Генералиссимус.
— Вы в наших руках. Надеюсь, это понятно? — прохрипел он. — Так стоит ли вспоминать о старых обидах, если мы сейчас устроим вам изрядное количество новых? Скоро сюда прибудут две роты пехотинцев…
— Две роты пехотинцев не прибудут, — перебил его Шериф, по-прежнему поглаживая свое оружие. Маковкин, повернувшись спиной к Генералиссимусу, прошел к тому концу стола, где сидел Трысьба, и бесцеремонно отобрал у пирата маленький дамский реактольвер, который в качестве «последнего резерва» обычно был искусно запрятан в его пышно-рубиновой шевелюре.
— Но-но, без шуток, — сказал Маковкин. — Хотя я шутки люблю. А теперь попрошу всех на выход.
Дед держал себя вызывающе, как будто сила была на его стороне. И эта уверенность не позволяла челюстианцам поднять оружие и попытаться дать бой. Адъютанты безропотно двинулись к дверям. Сделал шаг на своих ортопедических ногах и Генералиссимус. Но все испортил Трысьба. Он скрипнул своими восемьюдесятью зубами и зловещим тоном скомандовал:
— Стоять всем на месте! Это только кролики сами лезут в пасть удаву. Я — не хочу.
— Ах, вот как? Тогда чего же ты хочешь, голубчик? — ласково поинтересовался Лев Ильич.
— Стреляться! Дуэль!
— Фи, полупочтенный, — насмешливо ответил Маковкин. — А не убудет ли нашей чести дуэлировать с шестеркой по найму? Ты, если не ошибаюсь, ходишь в денщиках у этого… — дед кивнул на подавленное Высокоширокоглубокопревосходительство, которое теперь выглядело нИЗКОуЗКОмЕЛКОНИЧТОЖЕСТВОМ. — Впрочем, почему бы не стрельнуть разок, не проверить руку? Но раз вызов твой, то за мной — условия поединка. Так что расстояние — десять шагов. Оружие держать в опущенной руке. По счету «три» — выстрел. Договорились? Лови свой реактольвер.
Вместо ответа Трысьба опрокинул стол и отошел от него на пять шагов. Шагнул назад и Лев Ильич. Они стали друг к другу (а точнее, враг к врагу) лицом, и Трысьба начал отсчет.
— Раз!
— Два! — моментально подхватил Маковкин.
Пауза. Генералиссимус невнятно выругался и прикрыл головогрудь присосками.
— Два с половиной, — ехидно сказал Трысьба.
— Два и семьдесят пять сотых, — проявляя нетерпение, отозвался дед.
Счета «три» мы не расслышали. Выстрелы грянули одновременно. Самый большой портрет Генералиссимуса упал со стены и роскошной золоченой рамой двинул Трысьбу по макушке. Пират упал, и почти сразу же помещение заволокло дымом.
— Ян! — крикнул мне Маковкин. — Ноги в руки, и на космодром. Делай что хочешь, но «Гамаюн» должен быть на орбите. Жди нам там!
В моей ладони очутился еще горячий лаузер, и я пулей вылетел из задымленного зала. На ступеньках лестницы наскочил на что-то тяжелое и мягкое. Малость придя в себя, разглядел, что по пути мне попался один из адъютантов: видимо, хотел дезертировать под шумок. Он почесывался и кряхтел. На закопченном мундире шелестели пучки канцелярских бланков с подписью и печатью Генералиссимуса. Я наступил на хобот челюстианца и быстренько, обеими руками, обобрал с его спины неожиданный урожай.
Куда теперь?
В грязи валялись какие-то искореженные обломки, среди которых то тут, то там вздымались статуи Генералиссимуса. Ни деревца кругом, чтоб можно было забраться и посмотреть, не виднеются ли где островерхие шпили звездолетов на космодроме. Ни кустика… Я прыгал с кочки на кочку, с обломка на обломок, на ходу рассовывая по карманам добытые бланки. Может, вскарабкаться на статую Генералиссимуса?
За моей спиной завизжал реактивными тормозами пневмокузов — небольшой семитонный грузовичок на воздушной подушке, самый быстрый вид транспорта для здешних мест. Водитель высунулся из кабины и принялся беззастенчиво меня разглядывать. Однако, увидев клочок бумаги с устрашающими подписью и печатью, чуть не выпал наружу. Демонстративно засунув лаузер за брючный ремень, я сел рядом с ним в кабину и скомандовал:
— На космодром!
Когда пневмокузов стартовал, я оглянулся назад. По развалинам уже скакали бронепрыги, а громадный четырехпушечный бронедав вломился в ворота резиденции Генералиссимуса. Раздались первые залпы.
Ох, как мне хотелось развернуть пневмокузов и помчаться туда, к своим, на выручку. Но — «Гамаюн»…
Вот и челюстианский космодром. Единственное место, убереженное от наступления всепланетного болота.
Космодром был обнесен высоченной стеной, которая от подножия до вершины густо обросла электрокустарником, зазубренные шипы которого роняли синие тысячевольтовые искры. У въезда расположилась батарея пушек, а перед самыми воротами был выкопан ров, где в грязной и ядовитой воде копошились саблезубые тритоны. Мост через ров был поднят. Пневмокузов затормозил. К кабине тотчас подскочил пехотинец-охранник и, прицелившись из магнитомушкета, крикнул:
— Пропуск!
Я открыл дверцу и поманил охранника пальцем. Тот подошел и с опаской взял из моих рук чудодейственный бланк, где я успел нацарапать на интерлинге разрешение на посещение только что захваченного инопланетного звездолета. Правда, я сомневался, что на Челюсти интерлинг в большом ходу. Но беспокоился я зря. Челюстианец держал бумагу вверх ногами, а заветная печать и в таком положении производила нужное впечатление.
Но охранник не торопился отпускать нас. Конечно, неграмотность свою он уже продемонстрировал, но его смущала моя не совсем обычная для здешних мест анатомия.
Пришла пора
— Я из группы полковника Квастрабуса, — подмигнув, сообщил я пехотинцу. — Меня прооперировали и переодели для выполнения (тут мне вспомнилась любимая Маковкина кинокартина) ответственного спецзадания.
Пехотинец понимающе шевельнул хоботом. Железные цепи с грохотом подняли ворота. Водитель пневмокузова, который после упоминания имени Квастрабуса даже за баранкой старался сидеть навытяжку, въехал на территорию космодрома. Вот и «Гамаюн».
Я поднялся на лифте к шлюзовой площадке корабля. Ого-го! Вся бетонная равнина вокруг разметана в клочья. Неподалеку валяются на боку спекшиеся корпуса челюстианских кораблей. Вот что значит — сажать крупные звездолеты на планетные космодромы. Квастрабус, наверное, побоялся оставить «Гамаюн» на орбите. Ведь в космосе стену не построишь и ров не выкопаешь.
Когда пневмокузов отъехал, я бросился к шлюзу. На нем висел огромный замок, скрепленный пломбой. Я срезал его выстрелом из лаузера, распахнул люк и сразу же — к рубке. Там через панорамный иллюминатор я увидел, что мой трюк с фальшивым пропуском разгадан. От пропускного пункта по направлению к «Гамаюну», паля во все стороны из магнитомушкетов, неслись охранники. Только теперь они мне не страшны!
Кнопка самодеятельности была закрыта стеклянным колпаком: наверное, Квастрабус постарался. Разбить колпак и нажать на нее — дело секунды. Даже не понадобилось разбираться в многочисленных приборах и датчиках стартового пульта: «Гамаюн» сам запустил свои двигатели, и на челюстианский
