подземного источника. Вам понравится. Влад потянулся налить в кружку.
– Не пей, Владушка, – шепнул в ухо Серый, – козленочком станешь. Хотя… хуже уже не будет, – и быстро отодвинулся, встретив тяжелый взгляд мента.
– Зря так говоришь, – возразил хоббит. – Живот может поболеть, но козленочком – вряд ли.
– Ты нас утешил! – Сергей с благодарностью приложил ладонь к груди. – А может, вскипятить воду можно? Ут передал эту просьбу царю.
– Конечно, можно! – Урслог щелкнул пальцами и тут же перед Сергеем появился дымящийся напиток. – Испробуйте чаю. Сергей наклонился к деревянной чашке.
– Пахнет ничего, – взял ее и пригубил. – Вкусно! Чай тоже покупаете?
– Нет, мох со стен собираем и завариваем. Серый поперхнулся и поставил напиток обратно на стол.
– Я точно еще недостаточно проголодался. И жажда меня мучает недостаточно сильно.
– Зря боишься, – заметил Ут, отправляя в рот очередной кусок лепешки. – Очень вкусный, полезный и питательный чай. Стоит выпить. И лепешки поесть стоит – путь неблизкий и надо сил набраться. Непривычным трудно ходить внутри гор.
– Так может, тогда лучше по поверхности? Меня начинает мучить клаустрофобия, – жалобно застонал Серый.
– От этого тоже чай помогает, – авторитетно заявил хоббит.
– А ты знаешь, что такое клаустрофобия? – изумился парень.
– Нет. Но чай от всех болезней помогает.
– А-а-а… – с облегчением выдохнул Серый. – А то я уж думал у вас и психиатры есть.
– Психиатрией лекари занимаются, – объяснил хоббит. – Как отдельное направление пока не выделили. А клаустрой… этой психи болеют?
– Некоторые, – кивнул Сергей.
– На поверхности-то орки быстрее вас поймают, – заверил всех Урслог. – Их теперь в горах не меряно. Еще и с троллями сговорились. А вот под горами они плохо ориентируются. Так что вы уж потерпите, и пройдите лучше нашими тропами. А если уж совсем невмоготу будет, Жудоист наверх всяко выведет. В любом месте.
– В любом? – недоумевал Ут.
– Ну, почти… – смутился Урслог. – В любом, конечно, зачем оно надо?
– А искупаться у вас можно? – подал голос Влад.
– Искупаться – это запросто. У нас банька хорошая. Вам точно понравится, – Урслог щелкнул пальцами, и, хотя ничего вокруг не изменилось, Влад почувствовал – невидимые колесики закрутились. Минут через пять к царю подошла Гилну и что-то должила ему на ухо. Тот улыбнулся. – Все готово, гости дорогие, можете в баньку идти. Влад встал. Сергей тоже вскочил:
– Я с тобой!
– Да иди ты, – отбрил его Влад. – Я с тобой купаться не буду! После пойдешь.
– А может, я один боюсь?
– Ну, так не купайся! – отрезал Влад так, что Серый моментально сел на место.
19 июня (3 Синего), около десяти вечера, Аксельская гряда
Фисти сидел над Скользящим. Он держал ладонь с широко расставленными пальцами над его мордой. В другой сжимал посох. Вольф лежал на полу пещеры и тяжело дышал. Глаза его закатились так, что виднелись только белки.
– Как он? – с тревогой спросил Свирепый. Ловкий и Звонкий сидели рядом и подвывали от бессилия.
Все началось час назад. Они быстро продвигались. Дорогу на Зэп изуродовал оползень. Здесь не смогли бы пройти лошади – только вольфы с их сильными лапами, перепрыгивали с камня на камень – дальше и дальше от возможной погони. До наступления полной темноты они хотели свернуть в долину, чтобы добраться до урукхаев.
Раны на вольфах почти зажили. Серебряный меч легко рвал их шкуру, но если повреждения поверхностные, то они не ощутимо для вольфов затягивались. Конечно, не так быстро как раны от стального оружия, но заживали. Стрела не просто ранила – оставляла внутри стальной наконечник, поэтому, когда они выталкивались наружу, кожа зудела и чесалась.
Сначала Скользящий, которому Илоа передала часть силы, не подавал повода для беспокойства. Регенерация проходила так же как всегда. Лишь одна стрела в плече никак не выходила. Но это нормально: если наконечник зазубренный и зашел глубоко – его иногда носили в себе неделями.
Неожиданно Скользящий споткнулся и полетел кувырком, закричав от боли. Вольфы окружили товарища. Фисти, соскочив со Свирепого, помчался к нему, узнать, что случилось, но вождь уже и так понял: наконечник стрелы оказался серебряным. Свирепый тревожно приплясывал недалеко от хоббита.
Фисти помахал посохом над Скользящим, пропел пару фраз, от которых молодой вольф кое-как поднялся. Ловкий и Звонкий зажали его боками, и так вся процессия и побрела дальше. Но далеко уйти не смогли. Магия помогла ненадолго – Скользящему становилось все хуже. Он хрипел, лапы подламывались, на зубах выступил черный налет. Когда они набрели на пещеру в ущелье, сделали там привал.
В пещере Фисти снова взялся за посох. Он сел над вольфом, да так и застыл, еле двигая губами.
– Он не сможет идти, – наконец пробормотал он. – Кто-то должен вырезать стрелу, иначе он умрет.
– Ты… – начал Свирепый.
– Я могу только держать его на грани. Смогу держать еще долго, если вы не будете отвлекать меня. Свирепый рыкнул. Он подозвал к себе Ловкого и Звонкого.
– Я иду к урукхаям за помощью, – рыкнул вольф, – вы остаетесь и охраняете их. Понятно? В глазах вольфов горели боль и отчаяние.
– Лучше к гномам, – голос Фисти остановил его на пороге пещеры. – Они ближе. Не откажутся помочь. Побоятся отказать!
Свирепый выскочил из пещеры и помчался вперед так быстро, как не еще бегал никогда в жизни. В каждом движении читалась яростная решимость. Он найдет лекаря для Скользящего. Если надо, он перероет все эти горы, снесет скалы, но найдет.
Раныд, поединок сильных. Битва четвертая.
Когда белые воины тронулись с места, Мар-ди услышал раздраженное:
– Неужели? Так ты мне не ответил: что же художника не послали в Раныд? Или слесаря. Диригенс беспомощно улыбнулся:
– Творческое поле есть и у слесарей?
– Еще бы! Только у всех разного размера.
– И чем оно больше… – начал догадываться Мар-ди.
– Тем человек могущественнее, – веско закончил Ланселот. – И то, что есть у тебя…
– Жалкие крохи, – Мар-ди так измучился, что не обращал внимания на то, что он беседует с противником почти как с другом. – Но разве это поле неизменно?
– Отчего же… Как и для мускулов есть специальные упражнения. Только вот стал бы ты развивать это поле, если бы знал о нем раньше?
Диригенс не смог сразу ответить на этот вопрос. Потом события жизни как кусочки мозаики сложились перед внутренним взором. Картина бытия предстала совсем другой, не такой, как он представлял себе до Раныда. Раньше он считал, что Бадиол-Джамал заметил его искренность и рвение,
