доложил об этом диригенсам. Его испытали и признали достойным звания минарса. Он ревностно служил, чтобы оправдать доверие, и его повысили в звании.
Ненужные вопросы, похожие на маленьких змеек-искусительниц, заползали в сознание: «Что именно рассказал наставник о нем?» И язвительные слова внутри – не Ланселота, нет, а словно какое-то существо, всегда жившее в нем, но которое он тщательно заставлял молчать, теперь обрело голос. Этот голос отвечал: «Может, Бадиол-Джамал рассказал, как ты любил сочинять сказки, когда тебе исполнилось всего семь лет? Как все дети в приюте затихали и готовы были разбить нос тому, кто нарушал торжественную тишину, мешал тебе рассказывать? Помнишь? Каждый вечер новая сказка, непохожая на предыдущие. С новыми героями, новыми приключениями. Даже такие статичные и постоянные герои как принцессы всегда были разными: то злыми и привередливыми, то похожими на добродетельных монашек. Что если тебя, Мар-ди, посвятили в минарсы потому, что у тебя очень сильное творческое поле?»
Как мог он успокоил себя: «Какое теперь это имеет значение? Меня использовали? Нет. Я хотел служить Свету. Я рад, что моя жизнь отдана этому служению».
– Я не жалею об утерянных возможностях, – провозгласил он вслух.
– Ты мог стать намного могущественнее, – не уступал коварный противник.
– Но я никогда не хотел этого! Быть Управителем – это большая ответственность. Если разобраться, нет ничего хуже, чем быть Управителем. Это противоречит законам природы и моральным принципам Света, – он торопился, будто убеждал сам себя.
А воображение настойчиво рисовало другие образы: он – на месте Ланселота. «Если бы я создал мир… Я бы устроил его иначе. Не так как другие Управители. Не так как в моем родном мире, где однажды восстали мертвецы и практически полностью уничтожили все живое. Я создал бы мир намного прекрасней. Я бы не позволил нечисти жить там. Я создал бы мир Света и радости. Всеобщего счастья. А если бы кто-то только попытался…», – он еще не закончил мысль, а ужас уже объял его. Впервые необыкновенно отчетливо он осознал, что все их потуги против Управителей – бессмысленны и бесполезны. Творцы такого уровня как Ланселот настолько выше их, минарсов и диригенсов, как… как… Как ареопагит выше своих подчиненных.
Эта идея окончательно выбила его из колеи. А кто такой ареопагит? Он всегда воспринимал как должное, что он руководит орденом Света, всегда знает, где и что происходит, куда надо направить силы, что именно надо сделать, чтобы завоевать очередной мир… Но никогда диригенс не пытался определить, кто же он – их Светлый руководитель.
Ареопагит может менять внешность. Он может вливать силу и лишать жизни одним прикосновением – диригенс при таком присутствовал. Он настолько велик… насколько Ланселот выше и сильнее его, Мар- ди. Так может он… Управитель?
«Нет, не может быть», – Мар-ди тряхнул головой. Все закружилось. На секунду он подумал, что упадет на поле. Над ухом вновь загрохотал злобный голос:
– Ты играешь или сдаешься без боя?
Черные рыцари беспрестанно атаковали. Прошло то время, когда они прикрывали переход каждого собрата. Теперь только вперед. Черные кони рвут удила и, кажется, готовы укусить белых, медленно проходящих мимо. У белого войска, как и у Мар-ди не хватало сил сопротивляться такому натиску.
Он все же бросил зар. Желтые солнца лениво качнулись, и уставились на него множеством багровых зрачков. Ду-бещ. Неплохо. Он чуть шевельнул пальцем, и два рыцаря в белых плащах неспешно тронулись с места.
Тут же зар взлетел мощно, сильно, красиво – это метнул Ланселот. Се-бай-ду. Зар невелик, но рыцари сорвались с места так же стремительно, как до этого бриллианты.
Мар-ди замер, уставившись на поле. Ему не выиграть. Даже если у него всегда будет выпадать ду- бещ, а у Ланселота се-бай-ду – все равно не выиграть. Как змея не сможет получить обратно крылья. Как котенок никогда не станет безжалостным тигром. Как из таких как он никогда не получится могущественных Управителей… Так он не сможет выиграть у Ланселота. Пришлось дойти до полного истощения, чтобы понять это.
К чудовищной в своей неотвратимости истине, похожей на гигантскую смоляную гору, добавилась другая:
– Ты мог бы быть таким же, как я – равным по силе, но ты добровольно отказался.
– Конечно, – охотно согласился Мар-ди, радуясь небольшой передышке. – Я отказался сам. Потому что тем и отличается человек от животного, что может сказать «нет», когда больше всего на свете хочется сказать «да». Человек может ограничить себя, если чувствует, что его желание служит тьме. Человек может быть выше своих желаний. Потому я – человек.
– Слышали уже, – неожиданно зло отозвался Ланселот. – «Эль-Элион сотворил человека правым, а люди пустились во многие помыслы». Может, все же продолжишь поединок?
Мар-ди ничего не оставалось, как еще раз потянуться к желтым солнцам Раныда.
19 июня (3 Синего), Хайгасер, царство гномов.
Беседа за столом текла своим чередом. Сергей не удержался и выпил-таки чая. Как ни прислушивался к животу, тот остался доволен. Сергей тоже успокоился. Он все пытался вступить в беседу, которую оживленно вели хоббит и Урслог. Но вскоре отчаялся – он ничего не смыслил в политике Флелана, а разговор шел о политике. Тораст задремал на скамье. Кажется, он, несмотря на предупреждение Влада, переел крыс. Асуэл слушал разговор внимательно, но сам не вступал – Сергей решил, что он по характеру молчун. Несколько раз рассказывал им легенды, но всегда по настоянию Ута.
– Вот знаешь, – царь гномов ткнул пальцем в грудь хоббита. – Я, честно говоря, порой сомневаюсь в задумке. На счет договора-то союзнического. Как бы из горна да на наковальню не попасть, – он расставлял кружки, будто карту пытался изобразить. – Ты посмотри, что получается, – серебряные кружки со звоном занимали свое место. – Здесь эльфы… Здесь тоже… И здесь. Здесь гномы, а тут орки. Да! – он подвинул еще одну кружку, – еще урукхаи. Убей – не понимаю, чем они от орков отличаются. Так вот, – он вывалил на стол лепешки и, взяв деревянную чашу, в которой они лежали, перевернул ее. – Сэр Желна всех объединить хочет, – чаша накрыла кружки, но они не умещались под такой «крышей», часть свалилась и выкатилась. – И что получается? – спрашивал гном, указывая на «бунтующие» кружки. – Брат на брата? Гномы уже друг против друга воюют, эльфы вот-вот начнут. Братья-эльфы! Которые считали себя первородными и признавали только других эльфов. Все остальные существа для них прах и пепел. А за родную кровь голыми руками разорвать готовы были. Они собираются воевать! Орки, что нас достают… Ваш урукхай воюет против них, верно? И что дальше? Дальше-то что будет?
– Думаю, все хорошо будет, – хоббит убрал чашу, вместо этого взял с центра стола кубок побольше и поставил его перед царем. Вокруг него красивым цветочком расставил серебряные бокалы. – Среди горных эльфов найдутся те, кто поймет справедливость слов Ормана. Среди любого народа найдутся, – он продемонстрировал результат. – Орман – он постучал указательным пальцем по центральному кубку, – не дурак! – теперь палец покачался из стороны в сторону перед носом гнома.
– А среди лесных найдутся те, кто присоединится к Иситио, – возразил Урслог, щелчком опять сваливая серебряную кружку. Падая, она зацепила еще две. «Цветочек» сразу сломался. – Так или не так? Можешь не отвечать. Я знаю, что именно так будет. Так в чем смысл всего этого?
– Так если ты ни во что не веришь, зачем документ подписывал? – возмутился Ут, у которого закончились аргументы.
– А мне деваться некуда. Кто мне поможет, если не Орман и его рикмасы? Будь у меня много гномов и еды – не стал бы никого приглашать, – он сдвинул на затылок шапку и откинулся на спинку кресла.
– А стал бы тоже на дорогах посланников Ормана караулить! – продолжил Ут. – Как Иситио.
– Ну, это ты зря, – царь примирительно похлопал Ута по плечу. – У меня такая политика: я никого не трогаю, и меня никто не трогает. С предателями разобрались бы потихоньку и все дела. Живем, работаем,
