Например, в отрочестве я хотела быть как дизайнер Нери Торриджани. Прежде всего потому что он был безумно красив. У него были великолепные золотые кудри, голубые глаза, белоснежная кожа и двигался он как человек, который ничего не боится. Собственно, в основном из-за этого я и хотела на него походить. Мне казалось, что Нери ничего не боится. Как Ренато Дзеро. Он и одевался по-дамски и даже красился, но, когда хотел, и по-мужски тоже. В брюках или в мини-юбке — он всегда был прекрасен. Я тоже одевалась с причудами, но не слишком вызывающе. И главное, я вечно злилась, вечно чувствовала себя обманутой. А Нери явно наслаждался жизнью.
По этой причине, в то время как Нери был кумиром легендарных флорентийских ночей восьмидесятых, я ходила на скучные курсы экспериментального театра. Никаких костюмов, песен или грима на лице. На нашем курсе театрального мастерства мы учились произносить слово "дерево" так, словно мы сами деревья. "Воздух очистим! Вычистим небо! Вымоем ветер!" — эту реплику хора из "Убийства в соборе" Элиота наш класс репетировал примерно год. Мы становились по очереди глаголом "очистить", воздухом, чистотой, тем, кто очищает, очищенным воздухом и воздухом, который необходимо очистить… Этот метод называется "мимическим" и придумал его Орацио Коста, выдающийся флорентийский режиссер и театральный педагог, много лет возглавлявший также Академию имени Сильвио Д'Амико в Риме (которую я, не насытившись мимическим методом, посещала затем еще в течение трех лет). Его уже нет с нами.
Лекции у нас вел не сам маэстро, а его ученик, которого звали Джанлука и который мне очень нравился. Невысокий, с чудесными темными глазами и безукоризненно чистым итальянским. Я до сих пор вспоминаю его безупречные "т" и "с". Я так мечтала, чтобы он сказал мне, какая я молодчина и какой замечательной стану актрисой, но мимический метод этого не предусматривал. Нельзя оценить по шкале игру деревьев, а испытывать потребность в оценке, будь то оправдательный или обвинительный вердикт, — это инфантильный подход к художественному поиску. Истина, согласно учению Орацио Косты, гораздо важнее красоты.
Центр введения в экспрессию под руководством маэстро Косты располагался на улице Делла-Пергола по соседству с одноименным театром. Несколько элегантных комнат в центре города, из окон которых виднелся купол собора настолько близко, что, казалось, его можно потрогать. Но на улице Делла-Пергола проводились только занятия старших курсов. Чтобы попасть на них, надо было неопределенное количество лет ходить на первый курс. Когда маэстро считал, что ты созрел, он наконец переводил тебя на следующую ступень. Это могло произойти после нескольких месяцев занятий, а могло и вовсе не произойти, как в случае со мной: когда я приходила осенью после каникул, меня неизменно записывали на первый курс. Может быть, рядом с моим именем маэстро, словно член некой масонской театральной ложи, каждый год собственноручно писал "в духовной спячке", или сама секретарша, чей взгляд, поднаторевший за годы общения с идеальными деревьями, без колебаний отправляла меня на курс, которого я заслуживала. В любом случае это был обман. Как обычно бывает везде, где говорят, что результаты не так важны, как процесс. Мимический метод не был лучше жизни, и одни деревья лучше других, признаем это.
Занятия нашего курса, который вел тот самый Джанлука, чье обаяние немного утешало меня в моих неудачах, проходили в блочном домишке в удаленном от собора и всех туристических достопримечательностей районе. Днем в этом домишке работала библиотека, ночью звучно шелестели листвою мы. Я ездила туда на велосипеде и так, вечер за вечером, год за годом, я привязалась к этому району, преодолев предубеждение против его дурной славы. Мне нравилось бесстрашно углубляться в этот парк с прямыми улицами и домами, похожими на домики фей. Я не знала, что он тянется еще на много километров, обнажая гораздо более обветшалое, а кое-где и откровенно убогое нутро, не знала, что у него есть история. Единственное, что я знала, — это его имя: Изолотто[48]. И оно мне очень нравилось.
28. Нери Торриджани
Я не получала удовольствия на занятиях в Изолотто. Уж не знаю, училась ли я чему-то, совершенствовалась ли, но едва ли можно назвать приятным времяпрепровождением посещение унылого места, чтобы истязать там себя скучными упражнениями. Примерно в те же дни, в те же ночи толпы моих сверстников превращали сонный город в культовое место, собирая на берега Арно племя прожигателей жизни, рассеянное по всей Италии. Среди них — Нери Торриджани.
Я спрашиваю у него сейчас, как все это получилось.
Он смеется. Его лицо по-прежнему прекрасно, но теперь он носит кардиганы и велюровые штаны, безукоризненного кроя пиджаки, английские туфли.
"Все родилось из фильма "Что случилось с Беби Джейн?", — рассказывает он. — Я и Марко Куэрчи с ума сходили по Джоан Кроуфорд и Бетт Дэвис и черпали вдохновение из того способа жить и одеваться, рисуя свою первую коллекцию. Когда закончили ее, то так и назвали "Что случилось с Беби Джейн?". На улице Конти был комиссионный магазин, "Clochard", его держал парень по имени Эдоардо. Он и приютил нас у себя. Мы нашли ателье по пошиву карнавальных костюмов, оно называлось "Stukas", по фамилии двух сестер, работавших в этом ателье на улице Палаццуоло, напротив с "Space Electronics". Мы шили у них свои костюмы.
Мы были совсем молоды, и у нас не было "названых отцов". Но тогда молва распространялась сама собой. Точно не знаю, какими судьбами, но кто-то обратил внимание на одежду, выставленную в витрине "Clochard". В те годы рождался салон "Pitti Trend" — молодежное крыло "Pitti", и мы получили туда приглашение. У нас был свой стенд, и оттуда мы попали на "Milano Collezioni", потом был показ в Вене, участие в первом бьеннале молодых художников Средиземноморья в Барселоне. Мы дефилировали по Рамбле вместе с моделями, непринужденно демонстрировавшими эту страшно неудобную одежду, в полном восторге от собственного нахальства. Может, в школу во всем этом и не пойдешь, но для вечеринок в ночных клубах мини-юбки и платья с кружевами были нашей обычной формой одежды. Мы хорошо повеселились, но, когда нам предложили превратить игру в работу, мы пошли на попятную. Коллекции, заказы, сроки были нам не по плечу. Мы работали с остатками ткани, и если бы у нас попросили пятьсот мини-юбок, мы бы их, вероятно, сделали разными все до одной.
За "Что случилось с Беби Джейн?" вскоре последовала новая авантюра, которой мы дали название "Бопер". Это слово в лексиконе отвязной молодежи восьмидесятых означало "Роррег", заветный пузырек с сосудорасширяющим средством, который каждый из нас непременно носил в кармане[49]. В те годы мы нюхали "попперсы" без удержу, не знаю, как только выдержали наши сердца. Повышая давление и усиливая сердцебиение, это снадобье создает ощущение эйфории и дает прилив сил. Но эффект его длится лишь считаные минуты, поэтому во время разговоров мы частенько прикладывались к пузырьку с "Бопером". Само собой напросилось назвать этим словом наши тематические вечера в "Маниле".
Полное название этой дискотеки в Кампи-Бизенцио — "Manila in the jungle"; снаружи ее украшали невероятные пластмассовые пальмы и надувные бассейны. Шел 1984 год, трэш еще не получил теоретического обоснования и общество его не принимало. В те годы он был синонимом дикости. Нас попросили заняться клубом, превратить его во что-то "актуальное", способное привлечь в Кампи-Бизенцио лучшую молодежь Флоренции.
Мы были чрезвычайно самонадеянны и высоко метили, так что наши бопер-вечеринки в "Маниле" стали опытом утонченного стиля. Если мы выбирали темой Древний Рим, то должны были представлять его по меньшей мере в духе Пазолини и Феллини. Так родилась вечеринка "Сатирикон" с потрохами животных, добытыми на скотобойне и раскиданными по полу. С настоящими окровавленными бычьими головами. Мы сделали вечеринку в духе военной поры под названием "È'а guera" (именно так, по-римски): вместо чеков за напитки вручали нечто вроде продуктовых карточек, на полу были навалены мешки с мукой, а из угощения подавали только безвкусные лепешки из каштановой муки, застревавшие в горле, да газировку, чтоб не подавиться. Еще одну вечеринку мы назвали "Первый бал" и явились на него в вечерних платьях. У меня было великолепное желто-канареечное платье с бантом, позаимствованное в Красном Кресте. На вечеринке "Санремо" можно было выступать на сцене. Я изображал Лореллу Куккарини
