несколько ядовито заметил он.
— Что вы этим хотите сказать? — прищурилась Гермиона.
— Вы осуждаете Драко Малфоя, — начал Северус. — Вы едва не выцарапали мне глаза только за то, что я случайно оказался его крестным, — сказал он, растирая ноги озябшего друга. — Поймите одну вещь, мисс, я не меньше вашего осуждаю его поступок, я обвиняю самого себя, потому что, боюсь, мало времени уделял этому негоднику... Скажу вам честно, для меня это был большой удар, — мрачно сказал он, продолжая поглаживать ноги Гарри. Тот замер, слегка вздрагивая от холода и неотрывно глядя на своего друга.
— Более отвратительной вещи, чем насилие, я не могу себе представить, — Северус устремил на Гермиону странный задумчивый взгляд. В ярком солнечном свете Гарри отчетливо видел тонкие усталые морщинки вокруг его глаз, опять карих на солнце. Мокрые волосы прилипли ко лбу, легли блестящими иссиня-черными змеями на плечи и спину. Юноша с огорчением заметил на плечах друга красные следы — там, где он вцепился пальцами, пока Северус буксировал его к берегу. Вдобавок ко всему, на щеке отважного спасателя красовалась довольно заметная царапина — след буйства Гермионы.
Мистер Снейп не сводил взгляда с девушки. Та проковыряла в песке дырочку, сунула туда какую-то палку и старательно присыпала торчащий саженец песком.
— Знаете, что самое страшное для человека, мисс? Утратить свободу. Но одно дело, когда человек расстается с ней осознанно, оставаясь независимым внутри, и совсем другое дело, когда он даже не понимает степень своей несвободы, становится рабом и превращает в ад свою жизнь и жизнь своих близких...
— Зачем вы это мне говорите? Какое отношение свобода имеет к насилию? К тому, что сделал ваш любимый крестник? — насмешливо спросила Гермиона, ковыряя фаллическим символом песок.
— Самое непосредственное, — спокойно сказал Северус, неотрывно глядя в ее глаза цвета летнего меда. — Насилие — это посягательство на чужую свободу. Превратить человека в инструмент для удовлетворения своих желаний — значит покуситься на его суверенную свободу, сломать, согнуть, изменить, подчинить себе его тело и душу. Это преступление, мисс. Общество осуждает насилие, когда оно проявляется физически, когда налицо следы жестокого обладания, расправы... Но за изнасилование души не судят, не так ли?
— Почему вы на меня так смотрите? — не выдержала Гермиона. — К чему вы клоните, Северус?
«Она еще смеет называть его по имени!», — разъярился Гарри, но смолчал. Он перехватил руку чересчур увлекшегося массажиста — тот уже добрался до его голых бедер. Мокрые шорты пришлось снять, и теперь те сохли на корме «Бригитты», а сам Гарри затаился под полотенцем, безуспешно пытаясь превратить его в плащ-палатку.
— К чему клоню? Любовь тоже может быть насилием, дорогая моя. Любовь — парадоксальная вещь... Даже самый любящий человек, стремясь к взаимности и к пониманию другого, невольно пытается подчинить его себе, своим желаниям... Беда в том, что нельзя достичь взаимности с помощью силы. Чем больше вы давите на человека, тем меньше вы получите в ответ любви. Я сказал это Драко, а теперь говорю вам. Любовь не требует и не ломает. А когда и требует и ломает — это не любовь, а власть. Люди частенько путают эти две вещи, — пробормотал мистер Снейп.
— Я вас не понимаю, — нахмурилась Гермиона. — Вы хотите сказать, что отношение Драко ко мне...
— Я говорю не только о Драко. Я говорю и о вас. О ваших отношениях с Нимфадорой Тонкс.
Гермиона дернулась, но ничего не сказала. Гарри перевел дух — еще секунда, и он бы бросился между ними при первом движении девушки.
— Я не насиловала Нимфадору, — сквозь зубы сказала она.
— Разве? — шевельнул бровью Северус. — Мне показалось, вы обе насилуете друг друга, она много лет диктовала вам, как жить С НЕЙ, а теперь диктует, как вам жить БЕЗ НЕЕ. Вам не нравится предложенная ею программа, и вы давите на Нимфадору всеми правдами и неправдами. Даже история с Драко... Вы не заявили в полицию, но все же сделали так, что ваша подруга об этом узнала. Может, не сознательно, но вы хотели показать ей, как беззащитны перед мужчинами и как несчастливы без нее.
Гермиона вытаращила глаза.
— Вы и вправду ужасный человек, — прошептала она.
— Я неправ?
— Не знаю. Правы, наверное, — с тоской сказала девушка.
— Мне в самом деле жаль вас, — с неожиданной мягкостью сказал Северус. — Мне больно, что с вами так поступил мой близкий человек. Вдвойне больно. Может быть, вы никогда не сможете простить его, потому что насилие простить практически невозможно... Нельзя оправдать преступление, но можно простить человека. Хотя бы для того, чтобы всю жизнь не отравлять душу горечью воспоминаний и ненавистью. Я не призываю вас к христианскому всепрощению, просто знаю — простить легче, чем жить с занозой в сердце. Понимаю, вы скажете, «вам легко говорить». Но я думаю, вы сможете пусть не простить, но... понять Драко. К сожалению, между тем, как он обошелся с вами, Гермиона, и между тем, как вы сами поступаете в жизни, есть связь. Не смотрите на меня так сурово, мисс. Подобное притягивает подобное... Не обижайтесь, но это факт. Мы своим поведением часто подсознательно притягиваем к себе определенные ситуации, людей. Ваша любовь к Нимфадоре и любовь Драко к вам — суть одно: это любовь-обладание, любовь-власть, любовь, которая разрушает, а не создает. И не утешайтесь тем, что власть в ваших руках, властвующие зачастую такие же рабы своей потребности, как и их подчиненные. Все на свете взаимосвязано...
Гарри слушал, затаив дыхание. Разговор не походил на попытку оправдать любимого крестника.
— Чем больше вы прислушиваетесь к желаниям того, кого любите, чем больше вы стараетесь позволить ему быть собой, оставаясь рядом с вами, чем меньше потакаете своим капризам и желаниям властвовать над любимым человеком, — тем больше шансов на взаимную любовь, на взаимное воплощение друг в друге... К несчастью, иногда, сохраняя суверенное «я» любимого, люди теряют собственную индивидуальность, и это вновь несвобода, удушение самого себя, насилие над собой. Самая драгоценная любовь — та, что оставляет нас теми, кто мы есть, не ломает тех, кто рядом, и дарит нам мир, вдвойне прекрасный, и всю полноту жизни, — тихо сказал Северус, посмотрел в глаза Гарри и умолк.
— Любовь всегда меняет человека, — возразила Гермиона. — Нельзя полюбить и не измениться.
— Измениться можно по-разному, — сказал Северус. — Дом можно достроить и украсить, а можно разрушить. Чем больше ваша любовь превращается в насильственное обладание, тем больше вы губите и себя, и того, кого любите. Любовью можно и убить, мисс.
— Вы предлагаете любить и ничего не требовать взамен? Я не представляю, как это возможно. Такой была только любовь Христа, — грустно сказала девушка.
— Я не видел вашего Христа и не имею доказательств того, что Он и в самом деле был таков, как говорят Евангелия. У меня есть основание не доверять популярным источникам, в которых вещают о Сыне Божьем, — с некоторой иронией сказал мистер Снейп. — Но мне нравятся слова апостола Павла о любви, вам ли их не знать? «Любовь долготерпит, милосердствует...»
—«Любовь не завидует, любовь не превозносится, — тихо продолжила Гермиона. Ее глаза подозрительно заблестели. — Не гордится, не бесчинствует... не ищет своего, не раздражается... не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине... — она шмыгнула носом. — Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит».
— Похоже на любовь к Богу, — робко вставил Гарри.
— Вы так сильно любите Бога, мистер Поттер? — рука Северуса опять поползла вверх по его бедру. — Подозреваю, любовь большинства людей к Богу так же корыстна, как и их человеческая любовь. Просят, молятся неутомимо: дай то, дай сё... Боюсь, любовь вообще иллюзорна, — вздохнул он. — Но каковой бы ни была ее природа, мы пожинаем плоды всех наших иллюзий, и если сеем насилие, то из него прорастет в лучшем случае другая разновидность насилия. Вот вы сами сказали, Гермиона, что ТРЕБУЕТЕ нечто взамен. Парадокс любви в том, что любя наименее требовательно, вы иногда получаете даже то, о чем и не мечтали.
— Значит, сидеть и смотреть на любимую добрыми глазами? — сердито спросила Гермиона.
— Вы оба сидели на лавочке и смотрели добрыми глазами, Драко — на вас, вы — на Нимфадору, — ухмыльнулся Северус. — И чего вы этим добились? Любить — это действие. Это познание, интерес, забота о том, чтобы вашей любимой было хорошо, и если ей хорошо не только рядом с вами, это не причина возненавидеть весь мир вокруг себя и сломать и ее, и свою жизнь, — он помолчал, глядя на взволнованное лицо своей собеседницы. — Почему вы так себя не любите, мисс? — внезапно спросил он.
Гермиона вытаращила глаза.
— Я? Не люблю себя?
— Вам не жаль тех лет, которые вы потеряли, разрушая собственную жизнь и жизнь подруги? Вам не жаль лет, проведенных в рабстве? Вы умная девушка, и если направить вашу кипучую энергию на созидание, — Северус машинально потер рукой царапину на щеке, — то вы были бы счастливым человеком. Разве может быть спокоен и счастлив тот, кто разрушает? Вы наказываете Нимфадору, наказываете саму себя... Остановитесь, Гермиона, — тихо сказал он. — Пожалейте себя. Вы достойны лучшего, поверьте.
Гарри посмотрел на бывшую сестру во Христе: по ее щеке тихо ползла слеза. Мистер Снейп неожиданно протянул руку и погладил ее пышные волосы.
— Вы на редкость красивая девушка, Гермиона, — серьезно сказал он.
— Может, еще поплаваем? — хлюпнула носом та.
— С удовольствием... Вы согрелись, мистер Поттер? — Северус пощупал колено Гарри. — Перегрелся, —
