страх и безнадежность, которые испытывала сама, глядя на это нежное создание. Тем не менее Майлс вполне искренне обнадежил Клару и Тео, и они после разговора с ним несколько успокоились.
Вскоре Майлс собрался уезжать, и Пейдж, накинув шаль, вышла вслед за ним. Он поджидал ее в тени сарая.
– Ты схватишь воспаление легких, – сказал он, распахнул свое пальто из шкуры бизона и укрыл ее полами. При этом он крепко поцеловал ее. – А что подумают Флетчеры, когда увидят, что вы преследуете меня, доктор Рандольф?
– Клара знает про нас, она сказала мне, когда мы мыли посуду, что счастлива видеть, что мы вместе. – Она прижалась к его теплому телу. – А что ты скажешь про Элли, Майлс?
Он слишком долго колебался, продолжая крепко обнимать ее.
– Я и раньше сталкивался со случаями, казавшимися безнадежными, а потом пациенты выздоравливали, – произнес он наконец. – Дети часто оказываются крепче, чем они выглядят.
– Но не этот ребенок, так ведь? – прошептала Пейдж и постаралась удержать слезы, когда он вздохнул и покачал головой.
– Нет, я не думаю, что Элли справится, моя дорогая.
Лежа в эту ночь в постели, одна, – Флетчеры устроились в ее запасной спальне, а Майлс вернулся в форт, – Пейдж проклинала ограниченные возможности медицины в 1880-х годах.
Она прикинула, какие бы анализы она распорядилась проделать с Элли в ее время, всех специалистов, которых пригласила бы для консультаций.
Тянулись часы, а она придумывала воображаемые диагнозы и методы лечения, лежа с открытыми глазами, пока наконец ее не осенила простая мысль и принесла с собой умиротворение.
Даже в двадцатом веке дети умирают.
Может, и не составляет большой разницы, родилась ли Элли тогда или сейчас.
Майлс точно определил – мы не боги, сказал он ей однажды.
Он был прав. В конце концов она расслабилась и заснула.
В середине мая Тананкоа приехала к Пейдж.
Был шумный весенний день, с севера дул холодный ветер. На почве еще лежал снег, но он быстро превращался в грязь, а когда выглядывало солнышко, оно несло со своими лучами обещание летней жары.
Тананкоа приехала рано утром, еще не было девяти часов, когда она робко проскользнула в главную дверь.
Обе женщины обнялись, и Пейдж проводила свою гостью на кухню, где на плите стоял кофейник.
Они немного поболтали, потом Тананкоа поставила свою чашку и с мрачным выражением лица посмотрела на Пейдж.
– Я решила, – сказала она, – что, если я в этом году не забеременею от Денниса, я уйду от него. Я вернусь к моему народу. Но прежде я хочу попробовать твое лечение.
Было ясно, что она приняла решение. Пейдж подавила в себе все аргументы, которые пришли ей в голову.
– Пойдем в кабинет, и я осмотрю тебя, – сказала она.
Она могла только молиться, чтобы ее знания оказались полезными. Если это не произойдет, брак ее подруги обречен, что обернется трагедией – Пейдж редко приходилось видеть двух людей, которые так любили бы друг друга, как Тананкоа и Деннис, разве только она и Майлс.
Со своей эгоистической точки зрения, Пейдж предполагала, что если Тананкоа вернется к своему народу, то она потеряет связь с подругой, которой она так дорожила.
Она никогда там не бывала, но не думала, что резервация Повелителя Грома то место, куда ей будет удобно ездить.
Пейдж подробно объяснила Тананкоа, что она собирается делать, натянула перчатки и стерильный халат и вознесла быструю молитву непостоянному богу плодородия.
Нет в этом мире равновесия, подумала она, улыбнулась, глядя в испуганные глаза Тананкоа, и приступила к тщательному осмотру влагалища.
Большинство ее пациенток измучены обилием детей, а тут перед ней лежит Тананкоа, мечтающая забеременеть.
ГЛАВА 14
– Судя по тому, что я могу сказать, Танни, у тебя нет никаких физических причин не беременеть.
Пейдж предпочла обойти молчанием тот факт, что ее осмотр по необходимости ограничен по сравнению с тем, что она проделала бы, если бы у нее были инструменты и время было другое.
Она хотела бы провести продувание фаллопиевых труб, чтобы убедиться в их проходимости, но для такого испытания ей нужна была двуокись углерода. Она хотела бы исследовать щитовидную железу, но в Баттлфорде возможности исследовать что бы то ни было не представлялось, разве только потерянную лошадиную подкову.
Черт побери, она уже начинает привыкать к тому, что должна полагаться на собственные глаза и уши и ставить диагнозы, как если бы настоящие анализы были доступны.
– Что мы собираемся проделать, так это вот что: когда у тебя происходит овуляция, то первым делом, когда ты просыпаешься утром и еще не оторвала голову от подушки, измерь температуру.
Пейдж нарисовала и повесила на стену своего кабинета схему женских половых органов и сейчас она воспользовалась этой схемой, чтобы объяснить, почему она просит Тананкоа делать это. Она показала, как фиксирует градусник температуру тела, и потом сказала:
– Когда температура поднимается, это означает, что в твоем теле происходит овуляция, это значит, что ты готова забеременеть. Так что когда это случается, ты должна мобилизовать Денниса, чтобы он немедленно начал заниматься с тобой любовью и как можно чаще в течение всего периода овуляции.
У Тананкоа расширились глаза, и в первый раз за утро она прижала руку ко рту и захихикала.
Пейдж тоже рассмеялась.
– Я понимаю, что это звучит смешно, но есть шанс, что это даст результат. Попробуешь?
Уныние, проглядывавшее в глазах Тананкоа все утро, вернулось, и она кивнула.
– Я сказала, что попробую твое лечение, Пейдж, и я это сделаю, хотя сомневаюсь, что это принесет успех. – Тень улыбки промелькнула в ее глазах. – Некоторые лекарства у Хромой Совы гораздо противнее, чем это.
Она уехала, вооруженная термометром, а Пейдж подумала, как будет реагировать Деннис, когда Тананкоа будет требовать от него ласки в непривычные часы дня и ночи.
Она представила себя и Майлса в такой ситуации, и на лице у нее появилась грустная улыбка. Если Деннис хоть немного похож на Майлса, то проблем у него не должно быть.
Настал июнь, пришло лето. Буквально за одну ночь прерия покрылась лютиками и одуванчиками, а горожане начали усердно трудиться на своих огородах.
Однажды утром Пейдж вышла дать корм Минни и обнаружила у себя на заднем дворе Армана Леклерка с лопатой в руках, сажавшего семена.
– Арман, как ты? – Удивленная и обрадованная, Пейдж подошла, чтобы пожать грязноватую руку старика. – Это очень мило с твоей стороны, но я должна предупредить тебя, что я ничего не понимаю в сельском хозяйстве.
Его кустистые белые брови приподнялись над озорными черными глазами.
– Арман будет ухаживать за вашим огородом, мадам.
– А мне казалось, ты однажды сказал мне, что, когда наступит весна, ты вернешься на свою ферму.
Он покачал головой.
