Хамед кинул мешок на землю и присел рядом с ними.
— Оптион только что рассказал мне про змею. Похоже, вы едва спаслись. От яда нильской кобры человек умирает за час. Вам очень повезло, господа.
— Смешно. А я-то думал, что нам не повезло в том, что это вообще случилось.
Жрец наклонил голову набок.
— Возможно, это предзнаменование. Послание от богов. Может, предупреждение.
— А может, просто эта проклятая змея не туда заползла, — ответил Макрон, вставая и показывая на двух легионеров, сидящих у костра. — Ты и ты. Разберите и сверните палатку. Проследите, чтобы матрацы убрали на то же судно.
Катон повернулся к Хамеду и молча поглядел на него.
— Послание, говоришь? — спросил он после паузы. — Может, ты и прав.
— Что? — с удивлением переспросил жрец.
— Послание, — повторил Катон. — С тех пор как мы начали погоню за Аяксом в Египте, нас преследуют неудачи. Я уже задумываюсь, не оскорбили ли мы чем-то местных богов. В этом ты лучше разбираешься, Хамед. Как нам умилостивить ваших богов? Кому вознести молитвы? Или какое жертвоприношение совершить?
— С каких это пор ты стал таким верующим? — спросил Макрон, глядя на друга.
— За последние пару месяцев Фортуна не раз поворачивалась к нам спиной, Макрон. Это может быть простым совпадением, но я в этом сомневаюсь. Один, два раза — ладно, но так часто, как в последнее время?.. Это любого заставит задуматься о божественном или еще чьем-то вмешательстве.
Макрон надул щеки, думая, как ответить правильнее.
— Вы действительно думаете, командир, что необходимо совершить жертвоприношение?
— Мне так будет спокойнее, — признался Катон. — Сделаешь это от нашего имени, Хамед?
— Безусловно, господин.
— И как можно быстрее.
— Сделаю, что могу. Ритуалы на удачу и снятие проклятия за пределами моих посвящений, мне доверяли более простые. Но когда мы прибудем в Диосполис, я спрошу у тамошних жрецов, что следует делать.
Катон поглядел на него и кивнул:
— Очень хорошо, так и сделай. — Глубоко вдохнув, он встал. — Пора отправляться. Чем быстрее мы будем на месте, тем лучше.
Конвой поднялся вверх по реке и вышел из дельты в главное русло Нила, несущего свои воды посреди огромной пустыни, протянувшейся от Эритрейского моря на запад через всю Африку. Это была южная граница Империи. С реки Катон видел скалы и горы, поднимающиеся за узенькой полоской поймы Нила, орошаемой и обрабатываемой. За камышом и пальмами виднелись огромные поля, которые селяне вспахивали тяжелыми плугами, запряженными волами. Плуги переворачивали пласты темной плодородной почвы, главного богатства провинции. До того как Рим возжелал обрести плодородные поля Египта, они были основой процветания династии Птолемеев, а до них здесь с незапамятных времен правили фараоны.
Пусть о них и почти забыли, но то была эпоха чудес, подумал Катон, глядя на гигантского сфинкса, возлежащего в песках чуть ниже Мемфиса по течению. Он видел все это несколько дней назад, когда возвращался к Петронию с докладом, но снова не мог не восхититься впечатляющим видом, открывающимся с палубы. Сфинкс и пирамиды размерами соперничали с горами, но имели геометрическое совершенство, недоступное природе. Бока пирамид блестели, как стеклянные, а полосы на них, похожие на листья, сверкали, словно золото, отражая солнечные лучи. Катон подумал, что в свое время на них было вообще невозможно смотреть из-за этого блеска.
— Вот это вид, — сказал Макрон, подходя к Катону. Поглядел еще немного и покачал головой: — Трудно поверить, что все это египтяшки сделали, а?
— Вряд ли правильно так говорить, — ответил Катон, показав на деревню на берегу. — Эти люди живут в тени своих предков, и они уже иные. — Он на мгновение замолчал, размышляя. — Возможно, когда-нибудь то же самое скажут про нас, увидев наших потомков, когда Рим станет всего лишь достопримечательностью. Когда все наши великие памятники рассыплются на куски.
— Бр-р-р! Иногда ты такую чушь несешь, Катон, — ответил Макрон, ткнув его локтем. — Сам знаешь… — Прокашлявшись, он заговорил почтительно и тихо, подражая другу: — Рим — любимое дитя богов, данное миру, чтобы стать светочем величия и великолепия. В далеком будущем люди будут стоять у врат Рима, взирая на наши великие творения в восхищении и отчаянии…
— Тебе не надоело? — едко спросил Катон.
Макрон шмыгнул носом.
— Подожди, я, кажется, не сказал чего-то еще, важного и возвышенного.
— Отвали.
— Вот теперь ты говоришь, как настоящий солдат. Коротко и по делу. Давай забудем обо всех этих кучах камней, покрытых пылью, и уйдем под навес, пока у тебя от жары совсем крыша не поехала.
Вернувшись под навес, Макрон сел. Катон еще некоторое время смотрел на пирамиды, но слова товарища отчасти лишили их волшебного очарования, и он со вздохом ушел под навес, к Макрону и Хамеду.
Через десять дней после отплытия из Александрии суда обогнули последнюю излучину реки и подошли к Диосполису, как раз тогда, когда солнце зашло за выжженные горы на западе. На противоположном берегу