единственно возможным образом; мысли – по слову Мераба Константиновича о декартовой мысли, – каждый раз целиком ставящей себя на карту; особое, свойственное этой мысли личностное присутствие в ней самого мыслящего; постоянно возобновляемое усилие, которым он держит себя в точке ее рождения, – все это несет явные, иногда – существенные потери при переходе от фонограммы, даже уже и переданной текстом, к ее «отредактированной», «выправленной» – что нередко означает буквально: «спрямленной», более «правильной», «нормальной» – версии.
Давно, впрочем, известная и едва ли имеющая ответ загадка мерабовой речи и мысли. Мысли – свободной и – дающей свободу, коль скоро она позволяет мыслящему установиться в со-бытии-тому, чему эта мысль, пытаясь быть на него ответом, высвобождает дорогу.
Немногое позволяет, и притом редко, указать на себя указанием, которое высвобождало бы ему дорогу.
Мартин Хайдеггер
Без смысла знак указующий мы и только.
Фридрих Гельдерлин
Мераб Мамардашвили: Давайте начнем. Настала все-таки черная пятница, и вот попытаемся как-то пережить ее.
Теперь вы, конечно, после прошлого занятия, вернее, тех последних вещей, которые я говорил, понимаете, почему понятие и проблему страстей у Декарта, его психологическое учение я беру в контексте освобождения – и в этом контексте мне приходилось сопоставлять Декарта с Лейбницем и Спинозой – теперь это более-менее вырисовывается. Пойдемте дальше.
Я хотел бы сказать следующее, особенно в связи с той мыслью, на которой я кончил в прошлый раз, а именно что Декарт, имея в глубинах своей онтологии вот это переживание длительности, которую нужно держать, и тогда впереди тебя самого образуются свободные, но неизбежные состояния, – вот этот внутренний нерв философии Декарта, он проглядывает везде, через разные окошечки разных мыслей по разным поводам, в том числе и в страстях, и мы вот эту мысль завершили фактически формулировкой Декартом того, что можно было бы назвать одним из основных исторических законов.
Андрей Пузырей: Феномен свободы, свободы в декартовском ее понимании, «картезианской свободы» – это действительно немыслимая вещь. Начать с того, что в терминах свободы – как это ни парадоксально на первый взгляд – Декарт говорит не о чем- нибудь, но об установлении математической истины!
Акт установления математической истины и свобода – вещи, казалось бы, не просто не связанные друг с другом, но несовместимые: именно установление математической истины вроде бы следует считать чем-то предельно несвободным, необходимым, жестко детерминированным – чем? – другим математическим положением, уже доказанной теоремой, из которой данное положение «выводится», или системой принятых аксиом, или чем-то еще – важно: чем-то внешним самому устанавливаемому положению, извне его определяющим. Не это ли имеет в виду самая идея математического доказательства и представление о математической строгости?
И вдруг Декарт – не кто-нибудь, но Декарт – ему-то, вроде бы, нельзя отказать в понимании этого – Декарт ведь был не только философом, но также и выдающимся естествоиспытателем и математиком и даже не просто выдающимся, но стоящим у истоков современного естествознания и математики: в его работах, собственно, и закладывались их основания, его трудами были созданы целые новые области математики, положим – та же аналитическая геометрия, – и вдруг Декарт говорит такую странную вещь, что математическая истина устанавливается, только и может устанавливаться, в точках свободы, или иначе, что акт установления истины, акт мысли есть феномен свободы и ничем другим быть не может!
С точки зрения обычного понимания и математической истины и свободы – совершенно невероятное, невозможное утверждение. В действительности, однако, если чему тут и следует поражаться, так это – точности и свободе самой мысли Декарта, ибо решиться сказать то, что говорит здесь Декарт, – на это нужна свобода, внутренняя свобода – свобода и все же еще: отвага. Поразительно, насколько точно схватывает Декарт существенную связь, сопряженность мысли и свободы!
Что значит для Декарта, что мысль есть феномен свободы? Прежде всего – что мысль не имеет, не может иметь вне себя никаких для себя оснований, что мысль безосновна, что это феномен полного внутреннего самоопределения. И вместе с тем, и именно в силу этого – абсолютно необходимый: коль скоро она вообще имеет место, она выполняется
