конечном счете, к так понимаемому «сексу». Сегодня уже, должно быть, не нужно говорить, что это – вульгарное и как раз в главном совершенно неадекватное и даже вопиющее по своей несуразности, прямо противоречащее основному пафосу и смыслу психоанализа чтение Фрейда. Что действительный пафос и смысл фрейдовского психоанализа, напротив, как раз и состоит в неопровержимой демонстрации немыслимого с точки зрения биологической парадигмы – «автономного», полностью «отвязанного» от плана биологического, или природного, в человеке – существования собственно психических (а точнее было бы говорить: психосоматических), складывающихся в ходе уникальной прижизненной истории человека, проходящих целый ряд драматичных фаз в этом своем становлении – культурных и социальных – форм сексуальной жизни. Что если для «секса» еще и есть какое-то место во фрейдовском психоанализе, то это не более чем «бесконечно малая» – не имеющая ни размеров, ни содержания – точка. И это – в психоаналитической теории, во фрейдовской «метапсихологии» (вспомним тут фрейдовское рассуждение о «структуре влечения» и то – лишенное уже всякого позитивного содержания – понятие «источника влечения» в классической его работе «Влечения и их судьба»). В практике же работы психоаналитика для него, по сути, вообще уже нет места! Тут секс «оказывается уже просто избыточной гипотезой», подлежащей «усекновению» небезызвестной «бритвой Оккама» – нетрудно, должно быть, уже догадаться, какими фрейдовскими словами скажет об этом в ближайшей же фразе наш разгорячившийся «оппонент»!
Все это к тому, что «Фрейд» и «психоанализ» в этой автоинвективе Фуко если не «выдуманные» (из разряда тех, которые, если их нет, нужно выдумывать!) – «для сюжета», то во всяком случае – упрощенные, «одномерные». Впрочем, поскольку тут важно прежде всего понять самую мысль Фуко, самый ход его рассуждения, то «истинность лемм», как говаривал персонаж из книжки Лакатоса, оказывается несущественной. Итак, долгожданный конец:
«До Фрейда, – это все еще слова «оппонента», – пытались как можно более тщательно локализовать сексуальность – в сексе, в его функциях воспроизводства, в его непосредственных анатомических субстратах; ударялись в разговоры о биологическом минимуме: органе, инстинкте, финальности. Вы же занимаете симметричную и обратную позицию: для Вас остаются одни только эффекты без их опоры, оторванные от своих корней ветви, сексуальность без секса. Кастрация. И тут опять – кастрация!»
Ну, а в самом деле – что это за бред: «сексуальность без секса»?! И в самом деле, в пору прямо-таки учинить «психоанализ» этой подозрительной мысли, что и делает тут не без иронии, конечно, по отношению к тому же психоанализу Фуко: «…кастрация? Ну, конечно, кастрация! И тут опять – кастрация!» «Кастрация» – символическая, конечно. Впрочем, а какая другая – если только брать это слово не в обыденном, но в собственно психоаналитическом смысле слова – вообще бывает, может быть, кастрация?! В психоаналитическом смысле «кастрация» – это всегда ведь вещь символическая; она есть всегда, говоря словами Лакана, элемент «индивидуального мифа невротика» – и только! В данном случае особенность ее только в том, что это «кастрация» на уровне самого «дискурса о сексе», «кастрация», если так можно выразиться: «над» самим дискурсом о сексе.
Тут, к сожалению, в силу недостатка места, приходится делать большие купюры даже в этом фрагменте текста.
«То, что “сексуальность” не является областью, внешней по отношению к власти, областью, которой власть только извне бы себя навязывала, что “сексуальность”, напротив, является и эффектом и инструментом ее устройств, – это еще может пройти. Но вот “секс” как таковой, – разве он не является по отношению к власти – чем-то другим, тогда как для “сексуальности” он выступает как раз тем очагом, вокруг которого она распределяет свои эффекты?»
«Так вот, – говорит Фуко тут уже от себя, – эту-то идею “секса” как такового как раз и нельзя принимать без (критического) ее рассмотрения.
Действительно ли “секс” является “точкой закрепления”, на которую опирается в своих проявлениях “сексуальность”, или же он есть только некая сложная идея, исторически сформировавшаяся внутри диспозитива сексуальности?
Во всяком случае, – утверждает Фуко, – можно было бы показать, как эта идея “секса” сформировалась через различные стратегии власти и какую вполне определенную роль она там играла.
Можно видеть, как именно по тем основным линиям, по которым, начиная с 19 века, развертывался диспозитив сексуальности, как именно по ним и разрабатывалась идея, что существует нечто другое, нежели тела, органы, соматические локализации, функции, анатомо-физиологические системы, ощущения, удовольствия, – нечто другое и большее, нечто
