близость добычи.
Девчушка понимает, что бежать бесполезно, и забирается на ближайший мраморный склеп. Огромный доберман подпрыгивает и щелкает челюстями там, где только что была ее нога. Но малышка очень шустрая. На большом склепе примостился коленопреклоненный ангел. Она забирается прямо на его крылатые плечи.
Все это время Клэр наблюдает, неподвижная, как статуя. То ли из-за усталости, то ли из-за апатии между ней и девчонкой будто разверзлась непреодолимая пропасть. Она пришла сюда, чтобы воздать последние почести своему другу. И совершенно не собирается никого спасать. Ей не нужны новые неприятности. Но когда Клэр видит одинокого ребенка лет десяти, вокруг которого скачут разъяренные псы, в груди у нее вскипает ярость. Собаки рычат, прижав уши; они жаждут крови. Почти против собственной воли девушка, выставив вперед револьвер, бросается к склепу.
Девчонка с безопасного расстояния наблюдает за сворой. Лицо ее абсолютно спокойно, будто это и не злобные псы, а всего-навсего игрушки. Но тут большой пудель поднимается на задние лапы: вот-вот заберется на склеп. Несчастный ребенок кричит.
Собак этот крик раззадоривает еще сильнее: они трясутся, приплясывают на месте, извиваются и оглушительно лают, будто кровожадная толпа зевак во время публичной казни. Да их тут штук двадцать, не меньше: ротвейлеры, доберманы, немецкие овчарки, лабрадоры и даже одна такса. Шкуры грязные, в спутавшейся шерсти застряли репьи.
Клэр останавливается в десяти ярдах от склепа.
— Эй! Собачки!
Стая моментально поворачивается к ней. Они пыхтят и нерешительно виляют хвостами. Наверное, в них сейчас борются два инстинкта: преданность человеку и голод. Этакие чудовищные сиамские близнецы. Что говорить в такой ситуации, не очень понятно. И Клэр произносит:
— Плохие собачки.
Некоторые псы, оскалившись, показывают зубы, а другие скулят, будто при виде старого друга, которого узнают с большим трудом.
Пуль на всех не хватит. Сможет ли Клэр найти в себе силы для трансформации? Вряд ли. Всего час назад она похоронила Мэтью, спину ломит, одежда пропиталась потом, под ногтями грязь, и девушка чувствует себя невероятно опустошенной.
Пудель, похожий на огромный комок грязной спутавшейся шерсти, делает шаг вперед. Он выглядит одновременно нелепо и устрашающе.
— Сидеть. Сидеть. Стоять. Кувырок.
Но он не обращает внимания на команды.
Клэр поднимает ставший вдруг невероятно тяжелым револьвер. Пес опускает голову, выгибает спину и бросается вперед. С клыков капает слюна. Девушка всаживает ему в лапу пулю, и псина, взвизгнув почти человеческим голосом, падает, приподнимается и, подволакивая лапу, бежит прочь. За ней тянется кровавый след.
Выстрел получился громким, словно щелканье гигантского хлыста, звук разносится вокруг, порождая эхо. Остальные собаки разбегаются прочь. С воем и лаем исчезают в рощице на вершине холма.
Лишь такса выглядывает из-за угла склепа. Клэр убирает пистолет и, растопырив руки, громко кричит:
— А-а-а-а-а!
И собака, описавшись на ходу, мигом отправляется следом за остальными.
Клэр и девчушка смотрят друг на друга. Малышка отворачивается, потом набирается храбрости и снова поднимает взгляд. Карие глаза, широкие скулы, смуглая кожа. Наверное, мексиканка. Огромная футболка и джинсовые шорты, на ногах — кроссовки. Клэр поднимает руку в общепринятом знаке приветствия. Девчонка тоже. Обе чуть улыбаются.
— Ты говоришь по-английски?
Малышка смотрит на спасительницу с таким же точно выражением, как у только что сбежавшей
