знал, что это нелепо и неразумно.
Когда Джо вошел в кабинет, располагавшийся в задней части строения, Эстебан обрамлял очередную фотографию, которую снял во время своей последней поездки в Гавану. Эта изображала открытие «Шика», нового его клуба в Старом городе. Он показал Джо снимок, очень похожий на прочие, с пьяными, хорошо одетыми богачами вместе с их хорошо одетыми женами, или подружками, или временными спутницами; пара танцовщиц возле оркестра; все навеселе. Джо мельком глянул на фотографию, одобрительно присвистнул, как и полагалось. Эстебан положил ее лицевой стороной вниз на подложку, которая ждала ее на стекле. Он налил им, затем поставил стекло со снимком на стол, между кусочков рамки, и стал соединять кусочки, резкий запах клея перебивал даже запах табака в его кабинете, хотя Джо счел бы, что такое невозможно.
— Улыбнись, — наконец проговорил Эстебан и поднял свою рюмку. — Скоро мы невероятно разбогатеем.
— Если меня отпустит Пескаторе, — возразил Джо.
— Если он будет сопротивляться, — произнес Эстебан, — мы предложим ему купить долю в нашем законном бизнесе.
— Он больше не вернется в законный бизнес.
— Он стар.
— У него есть партнеры. Да и сыновья, черт побери.
— Все я знаю про его сыновей, — заметил Эстебан. — Один педераст, другой сидит на опиуме, третий избивает свою жену и всех своих подружек, потому что ему втайне нравятся мужчины.
— Но я не думаю, что с Мазо сработает шантаж. А его поезд прибывает сюда завтра.
— Так скоро?
— Судя по тому, что я слышал.
— Ладно. Я всю жизнь веду дела с ему подобными. Мы с ним справимся. — Эстебан снова поднял рюмку. — Ты этого заслуживаешь.
— Спасибо, — отозвался Джо. На сей раз он выпил.
Эстебан вернулся к работе над рамкой.
— Так улыбнись же.
— Я пытаюсь.
— Значит, тут еще и Грасиэла.
— Да.
— Что с ней такое?
Джо с Грасиэлой решили никому не рассказывать, пока по ней не станет видно. Сегодня утром, перед уходом на работу, она указала на небольшую округлость, вырисовывавшуюся у нее под платьем, и сказала ему, что секрет так или иначе раскроется уже сегодня.
Так что он с удивившим его самого облегчением, будто сбрасывая невидимую тяжесть, сообщил Эстебану:
— Она беременна.
Глаза Эстебана увлажнились, он хлопнул в ладоши, обошел стол и обнял Джо. Несколько раз похлопал его по спине, гораздо сильнее, чем Джо мог ожидать.
— Теперь, — провозгласил он, — ты мужчина.
— Ах, вот что для этого нужно? — отозвался Джо.
— Не всегда, но в твоем случае… — Эстебан покачал рукой туда-сюда, и Джо шутливо двинул его, и Эстебан принял этот удар и снова обнял его. — Я очень рад за тебя, друг мой.
— Спасибо.
— Она счастлива?
— Знаешь, да. Странно. Я не могу описать, но от нее правда как-то по-другому исходит энергия.
Они выпили за отцовство, и айборский пятничный вечер набирал силу за Эстебановыми жалюзи, за его пышным зеленым садом, за фонариками на деревьях, за каменной стеной.
