— Тебе здесь нравится?
— Что-что? — переспросил Джо.
— Когда ты приехал, ты был такой бледный. И эта ужасная тюремная стрижка, и ты разговаривал так быстро.
Джо рассмеялся, и Эстебан засмеялся вместе с ним.
— Скучаешь по Бостону?
— Да, — признался Джо. Иногда он ужасно по нему скучал.
— Но теперь твой дом тут.
Джо кивнул, с удивлением осознав это:
— Видимо, да.
— Я понимаю, что ты чувствуешь. Я не знаю остальную Тампу. Даже после стольких лет. Но я знаю Айбор, как знаю Гавану, и я не уверен, как бы я поступил, если бы мне пришлось выбирать.
— Ты думаешь, Мачадо уже?..
— С Мачадо покончено. Возможно, еще пройдет какое-то время, но ему уже пришел конец. Коммунисты считают, что они смогут его заменить, но Америка этого никогда не допустит. У нас с друзьями есть чудесное решение, один очень умеренный человек, но я не убежден, что в наши дни кто-то готов к умеренности. — Он скорчил гримасу. — Из-за нее им пришлось бы слишком много думать. От этого болит голова. Людям нравится черно-белый мир, без полутонов.
Он положил стекло с фотографией на рамку, поместил сзади пробочный квадратик и нанес еще немного клея. Стер излишек небольшим полотенцем и отступил назад, чтобы оценить свою работу. Удовлетворенный ею, он отнес их опустевшие рюмки к бару и снова наполнил.
Принеся Джо его рюмку, он проговорил:
— Ты слышал о Лоретте Фиггис.
Джо поднял рюмку:
— Кто-нибудь видел, как она шествует по водам реки Хиллсборо?
Эстебан пристально посмотрел на него.
— Она покончила с собой, — произнес он.
Джо не донес питье до рта.
— Когда?
— Прошлой ночью.
— Как?
Эстебан несколько раз покачал головой и пошел за свой стол.
— Эстебан, как?
Тот стал глядеть в свой сад.
— Приходится предположить, что она снова взялась за героин.
— Вот оно что…
— Иначе это было бы невозможно.
— Эстебан… — повторил Джо.
— Она отрезала себе половые органы, Джозеф. А потом…
— Черт! — произнес Джо. — Черт, да не может быть!
— А потом перерезала себе горло.
Джо спрятал лицо в ладонях. Он ясно видел ее в кофейне, где они встретились месяц назад, видел, как она, еще девчонкой, поднимается по ступенькам полицейского управления в своей клетчатой юбочке, белых носочках и кожаных туфельках с цветными союзками, держа учебники под мышкой. А потом — образ, который он лишь воображал, но который казался вдвое ярче: как она калечит себя в ванне, наполненной ее кровью, и рот у нее раскрыт в вечном крике.
— Это было в ванне?
Эстебан непонимающе нахмурился:
— Что это?
