Ночь – мой дом

— Она там себя убила?

— Нет. — Он покачал головой. — Она это сделала в кровати. В кровати своего отца.

Джо снова закрыл лицо руками и не стал их убирать.

— Прошу тебя, скажи мне, что ты себя не винишь, — попросил Эстебан спустя некоторое время.

Джо ничего не ответил.

— Джозеф, посмотри на меня.

Джо опустил руки и сделал долгий выдох.

— Она поехала на Запад. И на нее там охотились, как и на многих девушек, которые туда ездят. Ты на нее не охотился.

— Но это делали другие люди нашей профессии. — Джо поставил рюмку на угол стола и стал расхаживать по ковру, стараясь подыскать слова. — Каждая часть того, чем мы занимаемся, питает собой другие части, другие отсеки. Прибыль от продажи выпивки идет на плату девкам, а девки платят за наркотики, которые нужны, чтобы залучить других девок, заставить их трахаться с незнакомцами ради нашей выгоды. А если те девчонки попытаются соскочить с этой дряни или перестать слушаться, их бьют, Эстебан, ты это знаешь. Они пытаются слезть, но они могут попасться какому-нибудь смышленому копу, и поэтому им перерезают горло и бросают в речку. А мы последние десять лет провели, паля в конкурентов и друг в друга. И ради чего? Ради вшивых денег.

— Такова неприятная сторона жизни вне закона.

— Чушь, — бросил Джо. — Мы не просто живем вне закона. Мы гангстеры.

Эстебан ненадолго встретился с ним глазами. И сказал:

— Не стоит с тобой говорить, когда ты в таком состоянии. — Он поставил обрамленную фотографию на стол и перевел взгляд на нее. — Мы не сторожа братьям нашим, Джозеф. Более того, наши братья оскорбятся от предположения, что они не могут позаботиться о себе сами.

«Лоретта, — думал Джо, — Лоретта, Лоретта. Мы все брали и брали у тебя — и думали, что тебе каким-то образом удастся продержаться без того, что мы у тебя украли».

Эстебан указал на снимок:

— Посмотри на этих людей. Они танцуют и поют. Они живут. Потому что назавтра все они могут быть мертвы. Мы можем умереть уже завтра. И я, и ты. И если кто-нибудь из этих гуляк — скажем, вот этот…

Эстебан указал на господина с бульдожьей физиономией, в белом смокинге, с кучкой женщин, сгрудившихся за его спиной, будто они намеревались поднять этого борова на плечи. Все женщины так и переливались блестками и ламе.[47]

— Если ему суждено погибнуть в своей машине по пути домой, потому что он перебрал «Бочкового рома Суареса» и дорога перед ним двоится, — наша ли в том вина?

Джо посмотрел на всех этих прелестных женщин за спиной у мужчины с бульдожьей рожей. Большинство — кубинки, волосы и глаза у них того же цвета, что у Грасиэлы.

— Наша ли в том вина?

У всех женщин, кроме одной. Она меньше ростом, смотрит не в объектив, а куда-то в сторону, за край кадра, словно, когда сработала вспышка, кто-то вошел в зал и окликнул ее. Женщина со светлыми волосами, с глазами бледными, как зима.

— Что? — переспросил Джо.

— Наша ли в том вина? — повторил Эстебан еще раз. — Если какой-нибудь mamon[48] решит…

— Когда ты это снял?

— Когда?

— Да, да. Когда?

— На открытии «Шика».

— И когда он открылся?

— В прошлом месяце.