снимала с тех пор, как стала вдовой.
Олесику Мария приглядела толстого пушистого зайца, и улыбнулась, представив, как малыш будет уютно спать с ним в обнимку. А Илье она купила большущий грузовик, в кузов которого тут же с облегчением поставила тяжелый пакет, и повезла за собой на веревочке.
«Ну, коли всем подарки нашла, то надо и отцу Кириллу что-нибудь купить на память. Что же мне ему подарить?» – задумалась Мария, оглядывая магазин. Она представления не имела, что может пригодиться священнику.
«Может быть, ремень подарить, хороший, кожаный? Он же брюки под рясой носит, значит, будет надевать и вспоминать. Хотя нет, слишком личная вещь получается – обвивать талию священника…»
И тут Мария увидела малахитовый чернильный прибор. Вещь была не только красивая и дорогая, но и долговечная.
«Вот это, наверное, то, что надо – письма-то пишут все», – обрадовалась она.
Неся под одной рукой зайца, а под другой – коробку с чернильным прибором, Мария вышла из магазина, осторожно выкатывая перед собой игрушечный грузовик, нагруженный остальными покупками.
Отец Кирилл, увидев ее в окно, поспешно вышел из машины и направился к ней навстречу.
– Напрасно вы это, Мария, ничего не нужно было покупать! Зачем ребят баловать! – укоризненно сказал он Марии, снимая тяжелый пакет с грузовика.
Открыв дверцу машины и укладывая подарки на заднее сидение, Мария спокойно ответила:
– Затем, что обычно жизнь людей не балует, так пусть хоть в детстве порадуются!
Бросив взгляд на ее роскошную машину, отец Кирилл недоверчиво посмотрел на Марию.
Она правильно поняла его взгляд.
– Это не жизнь меня балует, – усмехнувшись, сказала она, – а папа, и это разные вещи… Ну ладно, поехали?
Отец Кирилл кивнул и сел в машину.
Они выехали из города и помчались по шоссе.
Увидев через полчаса знакомый поворот, за которым расстилались поля, Мария удивилась, насколько же это оказалось близко от Канева. Сообрази она это раньше, могла бы, действительно, у дяди Гриши погостить, а не возвращаться к бабке. Хотя, с другой стороны, у бабки ее ждал папа. Так что, нет худа без добра…
Свернув на повороте, Мария сбавила скорость и медленно поехала по дороге между обступившего их с двух сторон хлебного поля. Колосья за эти две недели еще больше поднялись и набрали силу.
Вспомнив, как она тут в прошлый раз чуть не наехала на телегу басоголосого рыжего возницы, Мария рассказала об этом отцу Кириллу.
Тот улыбнулся и предположил, что это был, судя по описанию, Тимофей, работающий в колхозе фуражиром.
– По воскресеньям он поет в нашем в церковном хоре, – сказал он. – Голос у него замечательный.
– Наверное, на фоне его баса тоненькие голоса ваших старушек звучат совсем по-ангельски, – предположила, улыбаясь, Мария.
– В общем-то так, хотя на выходные сюда приезжает молодежь, которая работает в Каневе и в других ближайших городах. И многие приходят на службу со своими родителями или бабушками. И вообще, народу к нам много съезжается, особенно по праздникам.
– Правда? А как же огород, скотина и прочие сельские заботы? – удивилась Мария, представляющая жизнь в деревне чем-то вроде добровольной каторги.
Перед ее глазами стояла ее бабка, хоть и живущая в городке, но вечно копающаяся в огороде и хлеву, где у нее постоянно жила парочка кабанчиков. Мария не любила приезжать к ней на каникулы, потому что о кино можно было забыть, а насчет погулять – так на это просто сил не оставалось.
– Всему свое время… – ответил отец Кирилл. – К тому же вы не забывайте, что для деревенских жителей, у которых жизнь в основном сосредоточена на работе с землей и животными, приход в храм является не только обращением к Господу, но и общением друг с другом, это часть их культурной жизни, и даже отдыха, если хотите.
Мария с удивлением посмотрела на отца Кирилла. Ей такая точка зрения не приходила в голову, ведь ее украинская бабка в церковь не ходила. Николай Дмитриевич сказал как-то, что мать разуверилась в боге после того, как узнала, что ее муж погиб на фронте. Она видимо считала, что Бог незаслуженно рано забрал у нее мужа и поэтому сам перед нею в долгу.
Незаметно за разговором Мария и отец Кирилл подъехали к спуску в долину.
Сбавив скорость и осторожно направляя машину по дороге между холмами, Мария ждала того памятного мига, когда взгляду откроется так поразившая ее в прошлый раз панорама.
Отец Кирилл, взглянув на часы, предостерег Марию.
– Будьте осторожнее, в это время внизу на дороге могут быть коровы, сейчас стадо как раз гонят с поля.
И действительно, как только они спустились ниже, и холмы, наконец, расступились, открывая во всей красе заветную долину, Мария увидела бредущих по шоссе и его обочинам коров.
Она сбавила скорость до минимума, стараясь не очень приближаться к животным.
Коровы, несущие полные вымяни молока, степенно шли перед лениво покрикивающим на них пастухом, который следовал за ними с перекинутым через плечо длинным батогом [2]. То с одной, то с другой стороны к стаду подходили хозяева, чаще всего ребятишки с хворостинами, и направляли коров к своим домам.
Вдруг Мария изумилась настолько, что даже ойкнула.
Отец Кирилл удивленно посмотрел на нее.
– Да вы только поглядите: какой-то сумасшедший бедному теленку намордник одел! – воскликнула она. – Он что – кусается?
Священник посмотрел на теленка, который весело трусил за своей мамашей. На его симпатичной мордочке, и правда, был надет намордник с двумя торчащими вверх металлическими усами.
Рассмеявшись, отец Кирилл ответил:
– Да нет, он не кусается! Но если его без этого намордника выпустить, он просто все молоко у матери на поле высосет. А так она ему не дастся: как только он попытается пристроиться к ней и упрется ей в вымя этими рожками, ей станет больно и она его отгонит.
– Изуверство какое, бедная корова! – возмутилась Мария. – Да и теленка жалко, он что же, весь день бродит голодный?
– Ну зачем же! Он травку щиплет – намордник ему при этом не мешает. Да и недолго ему ходить с таким украшением – до тех пор, пока не приучится есть только траву.
– Нет, я бы так мучить животных никогда не смогла бы! – осуждающе покачав головой, сказала Мария, и внимательно поглядывая на коров, прибавила газу. – Можно я посигналю, может, они расступятся и пропустят нас?
– Лучше не стоит, они могут испугаться. Да нам и не так далеко осталось, – сказал отец Кирилл.
В это время пастух, оглянувшись на их машину, снял кнут с плеча, и, шлепая им по земле, сам быстренько очистил шоссе, согнав коров на обочину.
Мария, благодарно помахав ему рукой, нажала на газ, спеша оторваться от стада, и покатила по направлению к церкви.
Подъехав к дому отца Кирилла, они остановились и вышли из машины.
Мария забрала с заднего сидения подарки. Вручив пакет и грузовичок отцу Кириллу, она сунула себе под мышку зайца и тяжелую коробку с чернильным прибором.
Нагруженный отец Кирилл осторожно открыл спиной калитку и придерживал ее, пока Мария не протиснулась мимо него, на мгновение прикоснувшись к его бедру.
Ощутив это прикосновение, Мария, как ошпаренная, отскочила от отца Кирилла, а тот или не придал этому значения, или сделал вид, что ничего не заметил… По крайней мере, он спокойно проследовал в дом.
Открыв двери, они вошли в горницу, в которой никого не было.
Из-за полуприкрытой двери в соседнюю комнату доносился голос Матрены Евлампиевны, напевающей колыбельную.
Мария прислушалась, удивляясь, что та так рано укладывает детей спать.
– пела Матрена Евлампиевна.
Мария подошла к двери, и, приоткрыв ее пошире, заглянула в комнату.
В углу, на матрасике, сидел Илья и строил из кубиков дом, а Матрена Евлампиевна носила на руках Олесика, покачивая его и напевая.
Отец Кирилл тоже подошел к двери, и через плечо Марии заглянул в комнату.
Илья заметил их и, вскочив на ноги, радостно побежал к ним навстречу.
Мария отступила в сторону, пряча за спину зайца.
Отец Кирилл, быстро поставив пакет и грузовик на пол, подхватил Илью на руки и шутливо затормошил, отчего тот пронзительно заверещал.
Мария с улыбкой смотрела на них и вздрогнула, когда сзади, у ее уха, раздалось не менее оглушительное:
– На, на, на!..
Повернувшись, она увидела, как Олесик, у которого сна не было ни в одном глазу, тянул к ней свои ручки.
– Олесенька… – умилилась Мария, и, положив на стол зайца и коробку с подарком отцу Кириллу, подхватила малыша на руки.
Тот, крепко обняв Марию, положил голову ей на плечо, но тут же отстранившись, посмотрел на нее огромными глазами и перевел взгляд на стол – на зайца.
Указав пальцем на игрушку, Мария спросила Олесика:
– Дать?
– Дать! – согласился тот и даже пальчиками зашевелил в нетерпении.
Мария поднесла его к столу и наклонила к игрушке.
Олесик вцепился обеими руками в зайца и прижал его к себе, зажмурившись. Они были почти одного роста.
– Что сказать надо, Олесик? – спросила Матрена Евлампиевна.
– Сиба, – выдохнул мальчик.
