отец, заторопилась в дорогу. Мать знала, что отец сразу же будет проситься на фронт, и боялась, что больше его не увидит. В принципе, так оно и получилось. Под Гомелем наш поезд разбомбили, мама попала в госпиталь, а я к партизанам. В отряде я и познакомился с Гришей, он был кем-то вроде сына полка, сирота. Ему тогда было без малого шестнадцать лет. Так мы с ним вместе всю войну и прошли, – глубоко затянувшись сигаретой, Николай Дмитриевич выпустил дым и продолжил: – О матери я не имел никаких сведений, поэтому сразу же, как только война закончилась, поехал домой. И нашел уже овдовевшую мать – отец погиб в конце 1941 года где-то в этих краях, да и меня она уже не чаяла увидеть живым. А Гриша потом приехал ко мне в гости, ему было, в общем-то, все равно куда податься, да так и остался у нас. Вместе закончили вечернюю школу. Потом он женился, а когда я собрался в Питер на учебу, он переехал сюда, в Канев – его Галинка была родом отсюда. Канев после войны нужно было восстанавливать, а после Гриша работал здесь на строительстве ГЭС. А я так и осел в Питере. Выучился, женился на Марусиной маме, – он ласково погладил Марию по голове, – и теперь редко вижу друга. Работа и прочая суета…
– Да, суета разводит людей, – задумчиво сказал отец Кирилл.
– Батюшка, а вы сами-то откуда родом? – поинтересовался Николай Дмитриевич.
– Из Мурманска.
– А как вы оказались в Одесской семинарии, ведь Питер гораздо ближе? – удивился отец Марии.
– Вот именно поэтому, – улыбнувшись, сказал отец Кирилл. – В Ленинград поехал учиться мой лучший друг, он никак не хотел примириться с моим выбором, и вряд ли бы оставил меня в покое… У него насчет меня были совсем другие планы. А когда я закончил семинарию, наоборот, уговорил меня поступать в Академию в Питере. Мы с ним поддерживаем тесные отношения, – и, подумав, добавил: – Да и на Украину, наверное, хотелось посмотреть, я здесь до этого никогда не был, а моим любимым писателем всегда был Гоголь…
– Понятно, – протянул Николай Дмитриевич и поинтересовался, хитро улыбнувшись: – Не разочаровались?
– Ни в коем случае! И ночь здесь, действительно, тиха – думается хорошо… – рассмеялся отец Кирилл.
В этот момент в конце зала раздался чей-то возглас.
Николай Дмитриевич повернулся и радостно поднялся – у входа стоял могучий бородатый старик.
Направившись навстречу друг к другу с распахнутыми руками, они оба одновременно задорно выкрикнули:
– Микола!
– Грицько!
Обнявшись, друзья расцеловались, увесисто шлепая друг друга по плечам.
Григорий Петрович был на три года старше Николая Дмитриевича, но выглядел он довольно браво и даже попытался на радостях приподнять друга, сжав его в борцовском захвате.
– Грицько, та ты шо, люди ж дывятся! – перейдя на украинский язык, рассмеялся Николай Дмитриевич, вырываясь из медвежьей хватки Григория Петровича.
Мария тоже встала, и, улыбаясь, подошла к Григорию Петровичу.
Повернувшись к ней, тот ахнул:
– Та вы ж подевытись, яка ж гарна дивчина стала, а! Здравствуй, донечка! – и, сграбастав ее в свои объятия, трижды расцеловал в щеки.
Потом, обняв ее и Николая Дмитриевича за плечи, заторопился:
– Все, все, бросайте казенные харчи, та поихалы. Галинка вже вареники з вишнею робит, вы ж з Марийкой любите.
Мария в восторге взвизгнула, но потом, спохватившись, посмотрела на молча сидящего за столом отца Кирилла.
– Ой, дядя Гриша, познакомьтесь: это отец Кирилл, он служит неподалеку, в Остаховке. А это – папин друг, Григорий Петрович.
Отец Кирилл встал и с чувством пожал руку Григорию Петровичу.
Тот, прищурившись, посмотрел на отца Кирилла и вдруг воскликнул:
– Батюшка, так це ж вы венчали мою Катеринку!
Отец Кирилл развел руками, мол, он многих венчал, а потом, вдруг припоминая, спросил:
– А вы тогда еще из церкви убежали весь в… – и он остановился, сконфуженно глядя на Григория Петровича.
Но тот не смутился:
– Точно! Ревел, як белуга, аж уся борода мокра була! Не каждый же день ридну внучечку за чоловика виддаю! Ну, все! Поихали до хаты! Батюшка, будьте гостем!
– Да мне домой нужно ехать, хозяйка моя волноваться будет, – попытался возразить отец Кирилл, но Мария бросилась его уговаривать:
– Я отвезу вас через два часа, поедемте!..
Она взяла его под руку, умоляюще заглядывая в глаза.
Отец Кирилл слегка напрягся при ее прикосновении, и, осторожно отодвигаясь от нее, согласился на часок заехать в гости.
– Вот уважили, батюшка! – обрадовался Григорий Петрович, и, потом, обняв Николая Дмитриевича, повел их всех к выходу из ресторана.
– Пап! – окликнула отца Мария, напоминающе указывая взглядом на стоящую у стойки официантку.
– Маруся, все в ажуре! – успокоил ее отец.
Пристроившись на своей машине в хвост к «Ниве» Григория Петровича, Мария с отцом Кириллом быстро домчались до его дома.
Дом у Григория Петровича был добротный – из белого кирпича, в два этажа и с подземным гаражом. На окнах красовались резные ставни, расписанные петухами и прочими украинскими узорами.
Загнав в гараж вслед за дядей Гришиной «Нивой» свой «Ягуар», Мария вышла с отцом Кириллом из машины.
Из дома к ним навстречу уже спешила полная пожилая женщина в полосатом переднике. Это была Галина Степановна, жена Григория Петровича.
Расцеловав дорогих гостей и прослезившись при этом, она глянула на отца Кирилла, и, с любопытством повернувшись к Марии, спросила:
– Марийка, это твой чоловик[1]?
Мария покраснела и, бросив смущенный взгляд на отца Кирилла, тихо ответила:
– Нет, тетя Галя, это наш знакомый, отец Кирилл из Остаховки.
Но та, уже сама признав его, всплеснула руками, извиняясь за свою оплошность, и попросила у отца Кирилла благословения.
Тот с невозмутимым видом благословил ее.
Николай Дмитриевич и Григорий Петрович, стоявшие неподалеку, молча переглянулись и уставились на все еще пунцовую Марию и спокойного отца Кирилла.
– Он – вдовец, – шепнул на ухо Григорию Николай Дмитриевич.
– Хочешь, шоб Марийка стала попадьей? – так же шепотом поинтересовался Григорий.
– Не знаю, – растерялся Николай Дмитриевич.
– Поживем-побачим, – здраво рассудил Григорий Петрович и повел друга в дом.
Галина Степановна повела за ними следом Марию и отца Кирилла.
Все еще смущенная Мария, поднимаясь по ступенькам в дом, бросила быстрый взгляд на отца Кирилла, но тот невозмутимо шел рядом.
В доме уже был накрыт стол.
Из холодильника появились миски с холодным вишневым киселем, который здесь по обычаю ели ложками. На кухне уже кипела кастрюля, ожидавшая первой партии вареников, и скворчало сало на огромной сковородке, на которой Галина Степановна затевала знатную «яешню» из сорока яиц…
Через час, когда они все еще сидели за столом, наслаждаясь кулинарными шедеврами Галины Степановны и отвечая на шумные вопросы хозяев, Мария заметила, что отец Кирилл начал украдкой поглядывать на ходики, висевшие на стене.
Решив больше не удерживать его, Мария встала, и, поблагодарив Галину Степановну за вареники, кисель и другие вкусности, объявила, что ей нужно отвезти отца Кирилла домой.
Хозяева вначале запротестовали, но отец Кирилл подтвердил, что дома его ждут дети и ему, действительно, уже пора ехать.
Прочитав молитву и поблагодарив хозяев за гостеприимство, он на прощание благословил Галину Степановну и пожал руки мужчинам.
Они вышли на улицу проводить их.
– Марусенька, будь осторожна на дороге. И не задерживайся очень, тут быстро темнеет, и я буду волноваться, – попросил Марию отец.
– Не волнуйся, пап, я мигом обернусь.
Сев за руль, Мария осторожно вывела машину из гаража.
Отец Кирилл сел рядом с ней на переднее сидение, и теперь, развернувшись, ответно махал рукой машущим им вслед старикам.
– Хороший у вас отец, – задумчиво сказал он, повернувшись к Марии, когда они отъехали от дома Григория Петровича и свернули на центральную улицу.
– Хороший, просто замечательный! – подтвердила Мария и осторожно спросила: – А ваши родители?
Взглянув на Марию, отец Кирилл сказал:
– Я вырос с мамой, она умерла несколько лет назад. А отец погиб на охоте, когда мне было шесть лет.
– Скольких близких вы потеряли… – сочувствующе покачав головой, сказала Мария.
– Да, – грустно согласился отец Кирилл.
Они замолчали.
Проезжая мимо магазина, Мария вдруг притормозила.
– Отец Кирилл, вы посидите минут пять, – попросила она. – Я быстренько заскочу в магазин, куплю мальчикам чего-нибудь вкусненького…
Отец Кирилл попытался ее остановить, но Мария не дала ему даже слова вымолвить:
– И не возражайте, не возражайте, я не могу прийти к детям с пустыми руками, – сказала она и убежала.
Оглядев в магазине стеллажи, она сгребла в пакет груду понравившихся ей упаковок с печеньем и конфетами. Пройдя мимо полки с соками (кому в деревне нужны консервированные соки?), она увидела галантерейный отдел.
Среди разных бытовых вещей, типа скатертей, полотенцев, белья, игрушек, висели большие праздничные платки разнообразной расцветки.
«Возьму вот этот Матрене Евлампиевне в подарок», – мгновенно решила Мария, увидев платок с кистями, на котором по сочному зеленому фону вились красные розы. Ее бабка такой большой платок обычно называла «плат» и носила его по праздникам, накинув поверх своего черного платка, который никогда не
