погрозил ей ложкой:
– Смотри у меня!
– Смотрю, смотрю! Бери ведра, Костя.
Непонятно почему, у него сильно билось сердце. Костя послушно шел вслед за красивой Настей. Отойдя метров пятьдесят, остановились.
– Ставь ведра на землю. Дальше я сама донесу.
И встала вплотную, лицом к лицу с растерянным парнем. Придвинувшись еще ближе, улыбнулась:
– Поцелуй, что ли, на прощание.
Костя прижался губами к холодной щеке, однако Настя, притянув его ближе, вдруг крепко поцеловала в губы. Поцелуй длился долго, и тело женщины прижималось к нему так, что перехватило дыхание. Он обнял Настю и жадно стал целовать, забыв про все. Женщина тихо ахала, прижимаясь еще сильнее.
Костя, одуревший от такой близости, наконец отшатнулся. Настя погладила его по щеке:
– Нравлюсь?
– Да, – выдавил Ступников.
– Ты мне тоже глянулся. А говоришь: Надя, Надя… будто других женщин нет. Береги себя. Увидимся завтра.
И снова крепко поцеловала в губы. Настя не спрашивала, согласен ли Костя, она решала все сама. Ступников возвращался на катер слегка ошалевший. Словно что-то перевернулось. Он хотел и одновременно боялся завтрашней встречи. Было стыдно перед Надей и тянуло к Насте. Он совсем не думал о предстоящей ночи, вражеских снарядах и неуютной холодной реке, которую предстояло пересечь несколько раз.
Выгрузили сто пятьдесят бойцов пополнения, ящики с боеприпасами, какие-то мешки, тюки с теплой одеждой. К сходням кинулись было раненые, но их оттеснил комендантский патруль:
– Нельзя! Специальный рейс.
Раненые отступили. На трап взбирались люди в странной одежде. При свете ракет виднелись впалые лица женщин и детей, прошел старик, опираясь на палку. Одеты они были в подрезанные солдатские шинели, прожженные телогрейки, дети подвязаны платками или обычной мешковиной. И почти все несли узлы, баулы, небольшие тюки.
– Что там? – спросил Валентин, удерживая одну из женщин за рукав. – Не берите ничего лишнего. Нельзя катер перегружать.
– Какое же это лишнее? Там два одеяла, трусишки, носки запасные да кастрюли с тарелками. У нас все сгорело, только это и осталось.
Валентин отступил, давая ей пройти, и продолжал считать беженцев. Когда счет перевалил за сотню, стал отбирать наиболее тяжелые вещи. Не вступая в спор, бросил на берег громоздкий чугун. Отобрал у одной из женщин самовар и большую сковороду.
– Из-за ваших железяк не сможем всех вывезти.
Но оставил тесно скатанный матрас. Без этого действительно сейчас не обойтись. С удивлением заметил, что двое подростков одеты в немецкие теплые куртки с орлами на груди.
– Где взяли?
– В развалинах. Там фрицев много лежит, только остальных до нас раздели, – ответил подросток, а второй, не выдержав, достал из-за пазухи небольшой пистолет и похвалился:
– А у меня вот что есть. «Вальтер», настоящий.
– Эй, шкет, а ну дай сюда! – потянулся к нему Валентин, но мальчишки исчезли в сутолоке.
Всего набралось сто шестьдесят человек, в том числе тридцать пять детей. В трюмы беженцы лезть боялись, особенно дети, приходилось заталкивать силком.
– Нельзя на палубе, – объясняли матерям. – Начнется обстрел, осколками поранить может.
– А внизу лучше, что ли? Как в гробу. Если снаряд врежет, живьем ко дну пойдем.
– В этой воде все равно не выплывешь, – объяснял санитар Скворцов. – В трюме безопаснее. Быстрее